Александр Морозов: Инквизитор. Книга 1. Обман

– Расскажи мне, что тебя расстроило? – Кардинал был совсем близко. Я вскинул голову и встретившись с ним глазами процедил, медленно, словно выдавливая яд.

– Меня расстроило то, что вы – лицемер! – я услышал как ахнули монашки и увидел как расширились от удивления глаза кардинала, – Вы красиво говорите о самопожертвовании и благочестии, но предаетесь разврату и продаете веру за деньги! То, что вы делаете с такими как я – чудовищно! – всхлипнул я и ощутил как из глаз брызнули слезы.

Белый как полотно кардинал перевел потрясенный взгляд на настоятельницу и едва слышно прошептал.

– Кажется, этому мальчику не место в обители Божьей…

Уже к вечеру я оказался на улице.

Калека кричал, судорожно тряся обрубком ноги. Его кадык ходил вверх вниз по тощей шее, глаза, полные ужаса, перебегали с палача на барона, с барона на меня и с меня на палача. В его визгливом, испуганном крике едва удавалось различать слова.

– О, Господи! … нет… снова… убей… – по щекам калеки градом катились слезы. – Лучше убей меня!!!

Барон едва удостоил его взглядом, в его глазах сверкнуло бешенство.

– Заткнись! – прошипел он. – Мы еще не закончили.

Палач нетерпеливо переминался с ноги на ногу, перекидывая топор из одной руки в другую. По его лицу было видно, что не будь меня здесь – бедняга уже давно лишился бы и второй ноги.

– В чем его вина? – спросил я тем голосом, которым зачитывал приговор. Я видел как пошатнулась барон. Отступив на пол шага назад он резко вскинул голову и встретился со мной взглядом. И глядя в эти пылающие ненавистью глаза я понял, что победить в этой схватке мне будет нелегко.

– Этот человек обвиняется в том… – голос слегка дрогнул, но барон тотчас же взял себя в руки и продолжил ровно и твердо, – Он обвиняется в похищении баронессы Трим, моей дочери… – Эти слова словно-бы лишили барона сил, его взгляд потух, руки как плети свисали вдоль тела.

Несколько минут назад, глядя на этого самоуверенного, яростного человека, я ни за что бы не подумал, что он способен любить. Теперь, присмотревшись к нему я понял, что ошибался. Ярость и гнев – вот основные эмоции барона, и любил он также – яростно и самоотверженно.

Подумав, что мы закончили, палач сделал было шаг по направлению к калеке, однако я преградил ему путь.

– Выйди! – приказал я, и палач пятясь покинул комнату провожаемый удивленным взглядом барона. – А теперь поговорим!

Калека перестал кричать и теперь сидел подтянув ноги к животу. Из его полуоткрытого рта свисала тонкая струйка слюны. Он спал. Какое-то время мы с бароном стояли глядя друг другу в глаза. Затем Трим едва заметно кивнул.

Я хорошо помню, как мне хотелось есть. Желудок прилип к позвоночнику и отзывался на каждое движение ноющей болью. Мое лицо осунулось и стало напоминать обтянутый кожей череп. Руки покрылись ссадинами и царапинами, но стали менее чуствительными. При моем образе жизни это пришлось очень кстати.

Первые несколько месяцев выдались самыми тяжелыми. Адаптироваться к жизни на улице было весьма не просто. Несколько дней я слонялся поблизости от монастыря, надеясь, что все произошедшее лишь досадная оплошность. Убедившись, что ошибки не было, я попытался пристроиться к ватаге ребятишек орудовавших поблизости. Их вожак, мальчишка лет десяти, называвший себя Даном, долго рассматривал меня, затем отрицательно замотал головой.

– Почему? – спросил я тогда.

– При нашем образе жизни, стоит быстро бегать, а не хромать, – ответил Дан.

Спустя какое-то время я понял его правоту.

Выживание стало моей первостепенной задачей. Чтобы раздобыть пищу, я бродил по рынкам, и, если торговец был расторопней меня, частенько бывал избит за попытку кражи. Иногда, я ошивался на помойках, иногда просил милостыню. Изредка мне везло, но чаще всего засыпал я под громкое урчание своего живота. Моим новым домом стал переулок в квартале ремесленников. Там, под навесом над задней дверью я и коротал ночи.

Самыми яркими воспоминаниями той поры стали холод, голод и ощущение безнадежности.

Мы сидели с бароном по обе стороны небольшого столика стоящего в гостинной. В камине гудело пламя, разведенное сонным камердинером, перед нами стоял кувшин с двумя кружками. Алые отсветы огня пробежали по лбу барона, когда он начал разговор.

– Итак, инквизитор, – сухо произнес он, окинув меня тяжелым взглядом. – Моя дочь исчезла два месяца назад, сразу после ее двенадцатого дня рождения. Да, вот так вот, – вышла в сад поиграть и ни слуху ни духу.