Дмитрий Ахметшин - Лес потерянных вещей

Вячеслав замахал руками:

– Что вы! Всё в порядке. Для того здесь и не висят замки. Знаете, просто удивительно, что сюда кто-то заглянул… за десять лет здесь был только местный егерь, да и то зимой. Он оставляет мне записки на столе, приличного качества самогон, ещё иногда вяленого мяса. Отличный мужик. Правда, я его ни разу не видел. Он всё обещал заглянуть летом – когда я здесь бываю – мол, выпьем, и все дела… но не сдержал обещания. А может, заглядывал, да меня не застал. Никогда нельзя сказать заранее, когда работа позволит приехать. Кроме того, этот дом, строго говоря, мне не принадлежит. Им владели мои дальние родственники. С тех пор, как они умерли, я остался единственным, кто имеет хоть какую-то возможность сюда выбираться.

На губах женщины появился намёк на улыбку.

– Вы так много разговариваете. На самом деле это я должна оправдываться. Проходите. Будьте дома… а я, пожалуй, буду как дома. Простите, что не затопила печь и не приготовила обед. Не думала, что кто-нибудь придёт.

Она бросила взгляд в окно, будто желая удостовериться, что ноябрь никуда не делся.

«Конечно, она меня ждала!» – вдруг понял Вячеслав. Он не из тех людей, что чувствуют ложь за триверсты, но сейчас – впервые в жизни! – что-то за рёбрами шевельнулось и шепнуло: «Неправда. Всё, что она сказала, – неправда».

От этого открытия ему стало неуютно. Вячеслав, поддевая носами пятки, неловко скинул ботинки.

– Меня зовут Мариной, – сказала женщина, вернувшись к книжным полкам. Будь она кошкой – могла бы забраться между ними и уснуть, прижимаясь спиной к корешкам.

– Далековато же вы забрались от моря.

– Думаете? А как же Баренцево? А Норвежское? Не больше сотни километров. Для чайки, например, преодолеть это расстояние – раз плюнуть.

Белоснежностью кожи и изящностью движений она и впрямь напоминала чайку. Вячеслав выпятил нижнюю губу.

– Разве в таких местах есть жизнь? Я всё время думал, что Марины предпочитают тёплые местечки на побережье под лазурным солнцем.

Женщина прикрыла глаза:

– Только представьте: огромные глыбы льда, рассекающие свинцовые волны. Мокрые скалы, удар каждой волны по которым – что удар молота по наковальне. Жизнь таким местам не больно-то нужна. Она там есть, но они прекрасно могут без неё обходиться. Они, так скажем, её не поощряют. А что до вас? Обрадуете каким-нибудь глубокомысленным именем, связанным с

тайгой?

Вячеслав представился. Он был занят делами – пересёк дом и выудил из-за печи канистру с горючей жидкостью. Заправил лампу и переставил её ближе к гостье – за закопчёнными стёклами уже плясал крошечный огонёк. Поворошил в камине угольную пыль: кажется, с прошлого года здесь никто не ночевал. Проверил дымоход.

– Не знаю, какие таёжные мотивы вы можете здесь откопать. Я, наверное, так же не похож на своё имя, как и вы. – Вячеслав подумал и прибавил: – Без обид.

– Напротив. Борода делает вас настоящим сибиряком. И имя только это подчёркивает.

Вячеслав подумал о своём больном сердце, о ревматизме, приступы которого сопровождали начало первых декабрьских заморозков, и проблемах с простатой.

– Я не протянул бы без цивилизации и полугода. Я учёный. Мне просто нравится иногда дышать свежим воздухом. Но за столом со всеми благами цивилизации – компьютером, микроскопом и горячим кофе – я чувствую себя куда комфортнее.

Лицо женщины выражало непонимание. Было сложно сказать, к чему оно относится. Повисла неловкая тишина, а потом Марина спросила:

– Сколько вам лет?

Вячеслав откашлялся:

– Пятьдесят пять.

Марина покачала головой, как показалось Вячеславу, с неодобрением. Он подумал, насколько вежливо было бы спросить о возрасте её – действуют ли здесь правила приличия? – но врождённая робость взяла своё.

– И в какой же из областей вы учёный?

– Энтомолог. Чешуекрылые – вот моя специализация. Если по-простому, я гоняюсь за бабочками. Знаете, несмотря на климат, в этих лесах встречаются достаточно редкие виды.

– Даже в ноябре?

Вячеслав потёр подбородок. Он вдруг почувствовал укол паники, совершенно ничем не обоснованный, будто сотни, тысячи человек вдруг завопили от боли где-то на грани слышимости.

– В ноябре, леди, вид inachisio… в смысле дневной павлиний глаз – впадает в спячку. Как медведи. Это в высшей степени любопытное явление, и, хотя оно уже описано вдоль и поперёк, увидеть своими глазами спящую редкую бабочку обязан каждый энтомолог. В том смысле, что не приходится бежать за ней с сачком целые километры.