У Готфрида сильно болела голова, и фигура, сидящая на его постели то двоилась; то словно становилась меньше, еще сильнее делаясь похожей на огромную крысу; то словно почти растворялась в воздухе, превращаясь в черное, расплывчатое облако.
Время шло и, судя по всему, тот, кто назвал себя Джисом Малым, ждал ответа.
Готфрид закрыл глаза и стал читать молитву. Когда он открыл их, дымка на полу стала редеть и до слуха рыцаря донеслось пенье петуха. Существа в комнате не было, но почему-то сильно пахло горелым углем.
«Что хуже всего на свете для меня, я, может быть, и знаю…» – подумал Готфрид.
Он вспомнил лицо Эрмелинды.
– Ты глуп! – вдруг сказал ему голос похожий на тот, которым разговаривал с ним Джис. – Но ты еще узнаешь ответ.
Затем послышался резкий смешок.
Сон кончился и Готфрид открыл глаза. В комнате было уже светло, а рядом, на стуле дремала старая прачка. Она похрапывала, что-то бормотала во сне, а ее красные, большие руки на коленях шевелились так, словно стирали белье.
7.
Соперничество графа Болдера Лоринга и барона Дедрика Штайнмайера закончилось на следующий день, когда в Берингар прибыл сильный отряд под предводительством сына пфальцграфа Фридриха Ганса Обенау. Старый Фридрих уже прослышал о смерти давнего друга, он кое-что знал о его молодой и красивой жене и, хотя сам не смог прибыть на похороны по ряду важных причин, решил послать в Берингар своего младшего сына.
Ганс Обенау смело подъехал к воротам крепости, снял шлем и, широко улыбнувшись, громко крикнул:
– Не бойтесь, баронесса, я уже здесь!
На него сверху смотрели хмурые лица и стрелы арбалетов. После ночной схватки люди были напряжены и, мягко говоря, неприветливы.
Эрмелинда вышла на стену спустя час. Ганс Обенау терпеливо ждал. Он попытался было поговорить с защитниками крепости, но те хмуро отмалчивались. Ганс слез с коня, ослабил пару застежек на доспехах и, облокотившись на перила короткого въездного моста, принялся рассматривать воду во рву. Потом он любовался облаками и улыбка, как и прежде, не сходила с его молодого, красивого лица. Прождав час, рыцарь не выказал ни тени нетерпения или досады на женскую неторопливость.
Если траур красит женщину, это значит, что она обладает особой, утонченной красотой. Эрмелинда разговаривала с Гансом со спокойным достоинством. Молодой граф вдруг стал меньше улыбаться и не сводил глаз с лица молодой вдовы. Сын пфальцграфа дал слово, что прибыл на защиту замка по давнему договору, заключенному между его отцом и бароном Хейном. Разговор Эрмелинды и Ганса продолжался около получаса, постепенно становясь все более непринужденным. Молодая женщина, в конце концов, не теряя достоинства, улыбнулась гостю.
Ворота замка открылись. Повеселевшие защитники замка приветствовали отряд Ганса Обенау, а со стороны лагерей графа Болдера Лоринга и барона Дедрика Штайнмайера вслед входящим в замок рыцарям и солдатам полетело несколько стрел.
Немного отдохнув с дороги и приведя себя в порядок, Ганс уже ни на шаг не отходил от хозяйки замка. Он много говорил, много улыбался, с ним было интересно, и Эрмелинда все более охотно отвечала гостю и словами и улыбками.
Перед ужином они оба посетили Готфрида. Ганс пожал руку раненного и сказал, что Готфрид – «лучший рыцарь на свете». Эрмелинда кивнула и тоже сказала несколько теплых слов. Разговор с Готфридом был недолгим и чтобы не утомлять раненного, пара покинула его скромные покои.
После ужина Ганс Обенау сделал Эрмелинде предложение руки и «самого влюбленного и пылкого сердца на свете». Молодая женщина выслушала предложение спокойно, благосклонно и обещала подумать. Нетерпеливый Ганс рассмеялся и дал женщине целых полчаса. Он казался удивительно обаятельным в эту минуту, и женское сердце вдруг дрогнуло, сжалось, а затем, словно оживая и пробуждаясь к чему-то новому, забилось чаще.
Молодая пара вышла подышать свежим воздухом на единственный балкон замковой башни. Ночь была чудесной, звездной, но, увы, не тихой. Между лагерями графа Болдера Лоринга и барона Дедрика вспыхнула пьяная драка. Это была именно драка, а не бой, потому что ландскнехтам, солдатам и разбойникам было важно попросту выместить на ком-то свою злость.
– Ну их к черту! – засмеялся Ганс. – Они мне уже надоели.
Он поцеловал Эрмелинду в щеку. Женщина не отстранилась… Она посмотрела на звезды и сказала:
– Ты знаешь, мне очень-очень хочется быть счастливой.
Читать дальше