Сергей Разбоев: Воспитанник Шао. Том 2. Книга судеб

Настоятель надолго застыл в своих раздумьях.

– Это уже действительно тревожно. Тогда он казался более глупым, чем опасным. Сейчас же более опасным, чем глупым. Куда смотрит кадровая служба Лэнгли?

– Динстон под контролем. Его взгляды не мешают руководству. Но главное, что слово таких как он, далеко не последнее в хоре ястребов, облеченных правом говорить и требовать. Поэтому необходимо выезжать. Брать большую группу. В Америке у Динстона под рукой отряды плантаторов, полицейские, германские наци. Укрывшиеся там с войны немцы. Они многим обязаны янки. По нашим сведениям в предгорьях Кордильер их несколько десятков тысяч. При них немало из бывшего руководства среднего звена СС, СД, абвера. ЦРУ умело запрятали их в складках гор.

– Что-то неладно в стране гордых индейцев. Неладно. Но есть и тяжесть на сердце: не спровоцируют ли американцы наших противников против нас здесь, в метрополии.

– Не успеют. Времени слишком мало. "Ба гуа" присмотри за ними.

– Если ты считаешь, что там все-таки опасно и непредсказуемо, то без Вана не обойтись.

– Я и хотел просить, чтобы вы его отпустили.

– Его и не удержишь. Сколько всего требуется ребят?

– Восемнадцать, думаю, хватит.

– А оружие?

– В Бразилии, в Аргентине имеются подготовленные базы.

– Да, – тихо соглашаясь, проговорил настоятель, – ничто не обещает легкой жизни, не обещает и легкой смерти.

Мадам Вонг с болью и грустью смотрела вслед отъезжающим машинам. Она не поехала провожать свою дочь до аэродрома. С обидой вспоминала жестокие упреки дочери, ее высокомерный и капризный нрав. Несмотря на настойчивые уговоры, ее девочка назло устремилась в Южную Америку. Там где-то отсиживается монах, и она преисполнена желания найти его, помочь ему, привлечь на свою сторону. А как? И где? Это ее меньше всего волнует. Дочь верит в свою звезду и уверена, что желаемое свершится.

Мадам прошла на верхнюю террасу, откуда было далеко и хорошо все видно. Внизу, по узкой ленте шоссе, быстро мчались пять машин дочери с охранниками и прислугой. Как женщина, она прекрасно понимала своего ребенка: ее влечение к новому, необычному. Романтизм, свежесть впечатлений. Но, как мать, всеми силами стремилась препятствовать непредсказуемым новациям, опасным выходкам. Мир жесток, коварен: за свою единственную дочь она резонно волнуется и никаких лишних неприятностей иметь не желает. Но колкие слова дочери продолжали жечь самолюбие и она, гневно вспыхивая, снова вспоминала истеричные выкрики избалованного дитя: – "…Перестань… Какое тебе дело… Не хочу одна, как ты прозябать…".

Автомобили стремительно уходили вдаль и мадам вдруг легко подумалось: "Может так и надо. Без трудностей, расставаний ее дочь никогда не станет взрослой, никогда не оценит того, что сделано для нее. Пусть и ребенок пострадает, помучается в сомнениях. Лишний раз вспомнит о родном человеке, который для нее создал все, чтобы она не имела лишений и была облагодетельствована по высшему разряду великосветских отпрысков".

Душевно израненной женщине еще раз вспомнились необдуманные, наспех брошенные слова дочери, что ей уже двадцать восемь, что хочет иметь мужа. И, самое больное для женщины, давно забывшей слышать в свой адрес любую неучтивость: "что живые думают иначе, чем мертвые". Эти, с размаху язвенно высказанные мысли, чуть не убили расстроенное сердце повелительницы морей. Она опешила. Ничего не нашлась, что ответить. Ее дочь была вся в нее: высокомерной, наглой в выражениях, стервозной в желании уколоть в самое живое, самое болезненное.

Мадам расчувствовавшись, опустилась в кресло, с трагической иронией про себя итожила: "Кого вырастила? Ее, владыку морей никто так никогда не обижал, как родное дитя. Нет, потому нужна нервная встряска, иначе она никогда не научится ценить и уважать то, что преподнесено ей жизнью и правом наследования. Воспитание по книжкам ничего не дает, кроме лицемерия. Только жизнь: суровая, одинокая, делает из аморфного, микробного материала сильного душой и телом человека. Деньги портят. Делают или слишком добрым, не понимающим значение и цену деньгам, или безжалостно тупым, использующим баксы только для достижения эгоистичных похотных целей. Так жизнь проходит болотным, вяло шелестящим существованием, с однообразными застоявшимися запашками и серыми видами.

И вот теперь, пристально глядя вслед исчезающим машинам, мадам уже спокойно, удовлетворенно соглашалась с тем, что ее дочь рискнула самостоятельно отправиться в непредсказуемое путешествие за собственным опытом. Может быть, она вернется оттуда помудревшей, более доверчивой и терпимой.