Она, услышав звуки моего появления, тенью вышла из своей комнаты и появи-лась на кухне. Я сидел за столом и ужинал. На мать было смотреть совестливо и страшно. Она сильно опустилась внешне, будто состарилась лет на десять и выглядела на все шестьдесят. Постоянное пребывание в агрессивно-депрессивном состоянии делало свое дело – мать потухала на глазах. Ее наполовину седые волосы отросли ниже плеч, против обычной короткой стрижки это смотрелось дико. Кожа, от нехватки солнечного света, ста-ла вялой и блеклой. Особенно на лице – глубокие складки образовались на щеках, лишь гипертрофированно подчеркнув одутловатую дряблость кожи. Мать была одета во что по-пало, совершенно не следила за собой, как бывает с людьми, утратившими связь с окружа-ющим миром. Глаза матери говорили именно об этом – пустые, безжизненные, полные бо-ли. Они стекленели и тускнели с каждым днем все больше. Я все чаще гнал от себя плохие мысли, навязчиво лезшие в голову. «Мать долго не протянет», – думал я, содрогаясь при осознании их. И именно поэтому я совестливо не мог смотреть в такие глаза матери – я ощущал полную свою беспомощность. Я понимал, что ничем не могу помочь. Все мои робкие попытки наладить контакт с матерью натыкались на шквал агрессии и отборного мата. На мою голову, не сдерживаясь ничем, выливались все проклятия, какие только можно было придумать в контексте нашей семьи – я значился в глазах матери отцовским холуем, папенькиным сыночком, пристроившимся ради собственного блага к более силь-ному из родителей и трусом, бросившим мать валяться на кровати и подыхать. Зачатки моего сочувствия матери и желания ей помочь сметались такой агрессией под чистую, освобождая место встречной злости и ненависти. Это был абсолютный тупик. После нес-кольких попыток наладить отношение с матерью и как-то вернуть ее к нормальной жизни, я понял одно – надо оставить ее в покое и надеяться на лучшее. В короткие часы моего пребывания дома отцу доставалось не меньше. Мать поливала его матом, обзывая попутно жлобом, колхозником, трусом и мудаком. Отец терпел нападки молча, иногда улыбаясь в ответ, чем вмиг доводил мать до белого каления. Иногда отец не выдерживал и отвечал словесно, словно подкидывал дров в костер материнской злобы, который тут же вспыхи-вал, и ругательства на голову отца лились еще с большим бешенством. То, что у матери начались проблемы с психикой, мог понять любой человек в здравом уме.
– Что, все… расплатился за квартиру? – буркнула агрессивно мать, войдя.
– Да, все, расплатился полностью… – сказал я, ожидая начала нападок.
– Ну вот теперь, наконец, съедешь в свою квартиру и живи там! – произнесла мать, насыпая дергающейся в руках ложкой кофе в чашку, не мытую уже пару недель и оттого всю бывшую в липких кофейных потеках.
– Буду жить там, – нарочито нейтрально произнес я, зная на опыте, как чувствитель-на мать к любой другой интонации.
– Вот и молодец, нечего сидеть на шее у родителей! Заселяйся, заводи семью, же-нись, только оставь меня в покое! – мать произнесла окончание фразы с хорошо знакомой мне эмоцией, после которой обычно следовал срыв на крик и истерику.
– А я тебя и так не трогаю… – сказал я.
– Да конечно не трогаешь… – мать налила в чашку кофе, приподняла ее за блюдце над столом и начала помешивать ложкой напиток. – Никто не трогает… ни ты, ни твой па-паня! Хорошо оно, против матери-то вдвоем, да!?
Маховик истерики запустился. Я приготовился терпеть.
– Да никто против тебя ничего не делает, ма, – сказал я, стараясь не встречаться с испепеляющим злобой взглядом матери.
– Конечно, ничего не делаете! Только и ждете… ты, да твой любимый папаня, что я сдохну! Вот вам!! Видел!! – сунула мать дулю почти мне в лицо. – Хер вам я сдохну!! По-нял, ты!!?
Я промолчал. Мать, постояв несколько секунд так, качаясь из стороны в сторону то ли от напряжения, то ли от слабости, развернулась и побрела к себе в комнату. Я легко от-делался, но аппетит пропал. Я ковырялся вилкой в тарелке и думал, что если и существует ад на земле, то он именно в нашей квартире. Жизнь, какой жила наша семья, была именно адом для всех троих. И где-то вдали, на расстоянии одного года для меня мерцал малень-кий огонек света – намечалась сдача моей квартиры. «Дотерпеть один год и все, – думал я, – просто дотерпи, получишь квартиру, сделаешь ремонт, переедешь туда и все забудешь… а там, глядишь, и все наладится». И я думал о том, что мать и отец уже точно не уживутся вместе, что разъехаться надо и им, нам всем нужно было разъехаться, чтоб потом жизнь сама определила, как нам быть дальше. Я, будто для спасения своего душевного равнове-сия, нарисовал в своей голове некую счастливую картинку из будущего – я и Наташа, жи-вем в моей новой квартире, все хорошо, мы счастливы и впереди все только прекрасно. Я глянул на часы – пора было идти встречать Наташу после работы. Я натянул джинсовую куртку, нацепил на голову бейсболку и вышел из дома. С погодой везло, поздняя осень об-ходилась без дождей, оставляя прохладный воздух и город сухими и не промозглыми. Я поднял воротник куртки, сунул руки в карманы джинсов и потопал к Наташе. В половине десятого я вошел в ее павильон. Наташа улыбнулась мне, и я тут же почувствовал, как ощущение проблем в наших отношениях вернулось в мою душу. Сердце беспокойно зачастило.
Читать дальше