Павел Троицкий: Батюшка и другие портреты

«Несомненно, то, что удалось договориться с греками и привезти мощи св. вмч. Пантелеймона в Россию, – это большой успех ОВЦС. Сколько людей смогли приложиться к главе великого святаго. Я сам видел этот нескончаемый поток. Многие получили исцеления, по указу Патриарха все эти случаи собираются и записываются…» – вовремя вступил в разговор о. Дионисий и, как всегда, впопад. Это был талант, которым очень гордился о. Дионисий. Но и потрудиться над его развитием, конечно, пришлось немало. Не бывало случая, чтобы он что-то забыл или прозевал. «А сколько юродивых, грязных, убогих бомжей пришло? Которые даже не знали, куда они идут и зачем», – уже мысленно продолжил свою речь настоятель.

Да очевидно, что он что-то болтает. Откуда же иначе рождаются эти нелепые слухи? Всё время служения на этом восстановленном лично им приходе о. Дионисий провёл в борьбе со слухами и сплетнями, но никак не мог победить их. Разоблачив сплетника, он тут же убирал его из прихода, но слухи рождались снова и снова и доходили до о. Дионисия окольными путями, через знакомых священников, иногда мирян, его прихожан с бывшего его прихода. Батюшка пристально присматривался ко всем работникам храма. Тщательно наблюдал, чтобы все были загружены работой, не было никаких чаепитий и болтовни. «Да и болтать-то им особенно не о чем», – с ехидцей подумал о. Дионисий. О чём будут болтать бабки, которые читать-то толком не умеют, а писать об этом и речи нет. Он даже не сразу научился понимать, что пишут они в своих записках. Откуда они берутся, эти бабки? А сами что за типажи: одна приехала к сыну из глухой деревни, другая всю жизнь проторчала в котельной, остальные – «даже не знаю». Слова правильно сказать не могут. И где их Валериан Олегович находит только? Валериан Олегович, староста, – человек умнейший, без лишних слов, а порой-то даже и вслух нельзя всё произнести, угадывает его мысли и желания. Вот он-то и собрал работящую и неразговорчивую команду. Один сторож-то наш бессменный чего стоит: и немой, и писать-то не умеет! А сторожит практически непрерывно. Что-то у него с головой, но да у о.Дионисия нашёл приют и как-то в ум стал приходить. И все довольны, и мать его благодарит. Единственный ребёнок, и теперь при деле. А все бабки? Они ему многим обязаны, и многое в их жизни с ним связано…» Тут мысли о.Дионисия почему-то остановились. Нашёл на него какой-то столбняк… «Да, а до них-то покоя не было – одни интеллигентишки: бывшие учёные, преподаватели, инженеры, – бросились в церковь. Все лезли на собраниях выступать, всюду совали свой нос, особенно в казну. Показывали устав и объясняли его права. Пытались даже доказать, что он самолично не может распоряжаться всеми средствами храма. Ничегошеньки этим мракобесам не удалось. Ему с Валерианом Олеговичем пришлось выдержать тяжёлую борьбу, и они победили. Не стало здесь этих всезнаек, они пошли баламутить в другие места. В какие?» – спросил себя батюшка. «В какие-то, – вполне резонно он ответил себе, – мне-то какое дело. Устраивают где-то компании против экуменизма, сближения церкви и государства, что столь необходимо для благоденствия церкви». Один из них, Симонов кажется, плешивый господин лет пятидесяти в поношенном плаще и очках со сломанной дужкой, и к тому же небритый, до сих пор иной раз забегает в храм со своими листовками. Показывает их о. Дионисию, который поступает очень мудро: с шуточкой берёт листовочку и тут же даёт указание через старосту внимательно присматривать за этим Симоновым, чтобы он никому ничего в храме не предлагал. Конечно, это мудро – не противоречить им видимо. О.Дионисий очень радовался, что сумел найти такой выход: ни мира, ни войны, а врагов потихоньку истребить. Страшно сказать, что эти горлопаны пытались замахнуться на самого владыку Никифора – святого человека, много сделавшего для пользы церкви.

Да, Валериан Олегович, хоть человек нецерковный и мало что знает, бывший партийный работник, но задачи церкви он сразу близко принял к сердцу и очень помогал батюшке. Только, к сожалению, о. Дионисию это доподлинно известно, он при разговоре с людьми частенько намекает, что храм из руин поднял он практически один, а о. Дионисий молился и молился, несмотря на стужу и прочие неудобства. Это, конечно, хорошо, что людям говорит, что он молился, но гнусно отстранять его от всякого участия в возрождении храма. Сколько раз он давал понять это старосте. Ну, ладно там перед бабками хвастаться или перед всякой мелочью, которую он, как и о.Дионисий, определял сразу по манерам, по поведению, одежде, ботинкам, тоже, в общем, человек неглупый. Но людям-то зачем об этом говорить? Тут что-то заставило о.Дионисия отвлечься. Оказалось, это был всего лишь луч света, упавший на маковку храма, отразившийся в ней и приласкавший о. Дионисия.