Олег Мазурин - Убить отступника

Полицмейстер не стал больше спорить с министром: что толку препираться с начальником, ведь, как известно, вышестоящий чин всегда прав. Дершау было жалко казненных бунтовщиков. Некоторых он даже хорошо знал. Это были яркие, неординарные личности, превосходные вояки, настоящие офицеры. Да, безусловно, они виноваты перед молодым императором, но они не были злодеями, по крайней мере, не такими, как их рисует общественное мнение. Их вина от заблуждения ума, а не от испорченного сердца. А эти пятеро, что теперь по-скотски свалены в ящик, погибли во цвете лет. Самому младшему из них, Бестужеву-Рюмину, было всего лишь двадцать пять, а самому старшему – Пестелю – тридцать три года. Им бы еще жить и жить.

«Господи, отпусти им грехи! Ибо не ведали, заблудшие души, что творили!»

Дершау незаметно перекрестился, а Петр Каземирович все никак не унимался:

– Возомнили себя якобинцами, благородными революционерами, тоже мне Робеспьеры и Мараты! Бунтовщики, они и есть бунтовщики. Разбойники с большой дороги! Злодеи, мерзавцы, негодяи! Казнить их мало! На месте нашего монарха я бы выкорчевал сию пакость с корнями – и все тут! Чище бы стало в армии, пристойнее, да и в обществе тоже! Поутихли бы позеры-революционеры и их восторженные и экзальтированные последователи.

– Как вы правы, ваше сиятельство, – поддакнул адъютант Макаров и преданно посмотрел на шефа.

Дершау на этот раз промолчал.

…Телега дернулась. Дубинкин оглянулся на мертвецов. Ему показалось, что один из них открыл глаза. Озноб страха пробил полицейского. Он отвернулся и перекрестился.

Свят, свят, свят! Чур, не меня!

Только не оглядываться назад!.. Только не оглядываться. Скорее бы придать покойников земле, и тогда успокоятся их души. Унтеру по-человечески было жалко господ. Ведь за народ они шли, за правду-матушку. За это и пострадали, горемычные! При казни унтер стоял возле одного из них. Кажется, его звали Петр… Точно, Петр. Петр Каховский. Единственный, кто перед казнью сильно оробел. Вцепился в батюшку, да так крепко – насилу оттащили к эшафоту. Помощник надзирателя Карелин стоял около Пестеля, старший караула – квартальный Богданов – подле Бестужева, помощник Попов – возле Муравьева. Перед тем как им накинули мешки на голову, взглянули господа мятежники в последний раз на небо, да так жалостливо, что у всех надзирателей все внутренности перевернулись, аж мороз продрал по коже! Подопечному Дубинкина явно не подфартило. Во время казни веревка Каховского оборвалась, но его снова повесили. Как и двух других. А по русскому обычаю, если преступник сорвался с виселицы – значит, по всевышней воле не виновен и подлежит помилованию. А его повторно казнили. Не по-божески царь поступил, не по-божески, раз повесил его снова.

Свят, свят!..

Дубинкин снова перекрестился.

Только не надо оглядываться назад. Не должны его мертвецы тронуть. Никак не должны. Он же им не сделал зла. О, Боже Иисусе, сохрани и помилуй бедного надзирателя!

Свят, свят, свят!..

ОН продолжал созерцать себя со стороны…

ОН видел все в мельчайших подробностях. Свое недвижимое тело в синяках и кровоподтеках, застывшую гримасу смерти на лице, веревочный след на шее, окоченелые руки.

Боль не ощущалась, присутствовала лишь легкая эйфория. Боль была тогда, когда веревка захлестнула горло. Сильнейшая боль. Потом резко отпустило – и сразу кромешная темнота, затем черная труба. И ОН летит по ней вверх. Там виден свет. Свет все ближе и ближе. И вот он заполонил все пространство. Стало невероятно блаженно и хорошо. Душа ЕГО воспарила над землей легче облака. Сознание стало ясным и свежим. И это состояние все никак не проходило. ОН продолжал все ясно видеть вокруг…

Вот он, вернее его бездушное тело, а вот и его товарищи в импровизированном гробе. Смерть их примирила. Разногласия остались за роковой чертой. Неужели это и есть та загробная жизнь, о которой в миру все рассуждают и спорят? Выходит, за Харона – усатый унтер, а в качестве лодки – телега? Интересно, куда их везут? В царство мертвых – Аид? Или в рай?.. Как забавно, господа!

Процессия остановилась. Из кареты вылезли согласно ранжиру адъютант, полицмейстер и министр.

Дубов осмотрел пустынный остров и на минуту задумался… Озабоченно погладил свою вспотевшую лысину, почесал двойной подбородок, пощипал пышные светло-русые бакенбарды, поморщил лоб, нахмурился, еще раз кинул взгляд на безлюдное пространство и указал место для захоронения. Солдаты с палачами дружно взялись за лопаты и стали копать яму. Полицейские с казаками с помощью веревок спустили гроб с телеги на землю. Снова оторвали доски. Трупы закидали негашеной известью, гроб закрыли крышкой и забили гвоздями. Когда яма была готова, ящик на тех же веревках спустили в могилу. Всех пятерых спустили, а именно: отставного подпоручика 12-ой конной роты 1 резервной артиллерийской бригады Кондратия Рылеева, отставного поручика Астраханского кирасирского полка Петра Каховского, подполковника Черниговского пехотного полка Сергея Муравьева-Апостола, полковника Вятского пехотного полка Павла Пестеля и подпоручика Полтавского пехотного полка Михаила Бестужева-Рюмина. В мундирных сюртуках, в белых рубахах.