Василий Звягинцев: Андреевское братство

— Извините, — обратился я к старику, — а куда мы едем? Разве не к Парижскому вокзалу?

— Отнюдь, — мстительно усмехнулся архитектор. — Лично я еду в Домодедово…

Вагон начал плавно тормозить.

Надо же так промахнуться! Это меня тот тип сбил с панталыку…

— Площадь Ермолова… — объявил бархатистый женский голос.

Я подхватил свою сумку, кивнул старику и метнулся к выходу.

Кроме меня, здесь не вышел никто.

Легкая алюминиевая площадка коротким маршем лестницы соединялась с бегущей над площадью пешеходной дорожкой. Отсюда открывался прекрасный вид до самого Кремля, и я задержался на секунду-другую, чтобы осмотреться.

Жемчужно-серый вагон с жужжанием магнитогенераторов рванулся вперед, набирая скорость по крутой дуге виадука.

Все произошло на моих глазах.

В верхней точке эстакады, уже прилично разогнавшись, эмбус вдруг клюнул носом, словно магнитная подушка под ним мгновенно исчезла, начал приподнимать корму, накренился и, сминая ограждение, рухнул вниз с пятидесятиметровой высоты.

Я в ужасе зажмурился и втянул голову в плечи.

Мне приходилось видеть разные аварии и катастрофы, но здесь было совсем иное…

А удар вагона об дорогу прозвучал неожиданно глухо и не перекрыл душераздирающего слитного вскрика десятков людей.

Я ничего не мог сделать. Даже броситься к месту катастрофы. Стоя у перил бегущей дорожки, я медленно проплывал над площадью. Ни задержаться, ни повернуть назад. Разве только отвернуться, не видеть смятой и перекрученной груды металла и пластика, внутри которой остались и старик, и девушки, и еще полсотни человек, пересекших материки и океаны, но так и не доехавших до дома… А я, выходит, опять вывернулся…

Возвращаться я не стал. Там уже вовсю завывали сирены машин аварийно-спасательной службы, с разных направлений планировали черно-желтые патрульные дископланы, толпа любопытствующих все густела.

Отойдя метров на пятьсот, я свернул в скверик, надежно отгороженный от площади и улиц рядами увешанных рубиновыми гроздьями рябин.

Присев на скамейку перед тихо журчащим фонтаном, прислушался к себе.

И что же мы имеем? Очередной счастливый случай или все же интуиция?

Смутная тревога и беспокойство, возникшие сразу после звонка Алле. Внезапный импульс, толкнувший к выходу из вагона, парень, заставивший меня сесть именно в этот поезд. Толковать происшедшее можно и так, и наоборот. Главное, невозможно прийти к объективной истине, как ни рассуждай. Я легко придумал десяток доводов за и против каждого варианта. Потом встал и вышел на ведущую к центру города аллею.

Не следует считать, будто я такой бесчувственный тип, способный безмятежно тешиться умственными играми через несколько минут после катастрофы и гибели десятков людей.

Просто смертей я повидал достаточно, как и много чего другого, и усвоил: есть ситуации, зависимые от нашей воли, и есть противоположные. Надо уметь их различать.

Под ногами похрустывали желтые листья каштанов, я шел и думал, что повернись все чуть иначе, и везли бы сейчас то, что от меня осталось, в наглухо заклеенном пластиковом мешке в ближайший морг. Даже не дав времени обидеться на неизящную шутку судьбы…

Автопилот привел меня на Балчуг. К двери полуподвала, откуда вырывались соблазнительные запахи, а жестяная вывеска сообщала, что здесь находится «Настоящий кавказский духан «Остановись, голубчикъ».

Под низкими сводами было прохладно и тихо, грубые деревянные столы тщательно выскоблены, каменный пол посыпан опилками. И почти безлюдно. Два угловых стола заняты постоянными клиентами, играющими в нарды, остальные свободны.

Духанщик Резо, с которым мы были знакомы уже лет десять, но так, полуофициально, встретил меня без удивления, дежурной шуткой:

— Здравствуй! Что давно не заходил? Денег не было? — Профессионально рассмеялся, положил на стойку жилистые руки. На правом запястье просвечивала сквозь густую шерсть крупнозвенная золотая цепь.

— Что кушать будешь? Вино хорошее привезли. «Хванчкару» хочешь? Или «Цоликаури»?

Сегодня у меня не было настроения поддерживать национальный колорит.

— Смотри сам, Резо. Я у тебя в гостях…

Немаловажным достоинством Резо и его заведения было то, что в нем проводили время личности, как правило, сомнительные, и навязываться клиенту, хоть с разговорами, хоть с услугами, считалось дурным тоном. Оттого я и любил сюда ходить. Меня здесь считали своим и, хоть наверняка знали обо мне все, что требуется, любезно поддерживали иллюзию моего инкогнито.