Иван Наживин - Искушение в пустыне

— Какая же это справедливость! — невозмутимо возразил Рукин. — Я не хочу строить для вас оперетки, а вы меня будете за это казнить.

— Довольно крови!.. — крикнула Надьо и с отчаянием добавила: — И вот мы все разговариваем и разговариваем, а дети брошены без призора и растут, как звереныши…

— Казни плохое начало… — сказал Макс. — И кто будет палачом?

— Можно бросить жребий… — сказал Рейнхардт.

— Никакой жребий не заставит меня сделать то, чего я не хочу… — сказал Макс.

— Разумеется!.. — воскликнула Ева.

— Охотники найдутся, только заплати… — грубо крикнул кто-то.

— И до чего надоела эта болтовня!.. — громко зевнул Гаврилов.

— Кто это сказал об охотниках казнить за плату, товарищи?… — строго сказал Рейнхардт.

— Кто это? — переглядывались все недоверчиво. — Какая гадость! Что же сказавший прячется?… Позор…

— Я должен напомнить вам о той ошибке, товарищи, которая так повредила нам в Европе… — сказал Арман. — Не будем снова повторять ее, не будем впадать в ту страшную канцелярщину, которую завели мы там, когда власть была в наших руках. В каждой улице у нас было по 30 комиссий, а при них 459 подкомиссий, и в конце концов счастливый гражданин социалистической республики без Бедекера не знал, куда ему и ступить…

— Разрешите и мне, товарищи, сделать одно заявление по просьбе русских крестьян-коммунистов… — сказала Маслова. — Если мы окончательно решим разделиться, то и эти коммуны единомышленников придется разбить на национальные группы: огромное большинство из нас ораторов на собраниях не понимает, так что все эти дебаты, в сущности, ведутся небольшим кружком образованных людей, а для остальных являются самой непроизводительной тратой времени. С годами, когда нами будут налажены школы единого языка, — эсперанто, например, — мы выйдем из этого затруднения, а пока, чтобы организация разумной жизни шла, действительно, сознательно, нам необходимо разбиться по национальностям…

— Правильно!.. Конечно… — раздались голоса. — Что же слушать, ничего не понимая…

Профессор Богданов, ласково разговаривавший с окружившими его туземцами, сказал:

— Вот и мои чернокожие друзья тоже очень остро чувствуют это. В качестве представителей тоже человечества они добродушно ходят на все наши собрания, но не понимают ничего. Это большое упущение в деле, тем более, что вы только налаживаете коммуну, а они живут коммунистической жизнью — правда, в большой нищете, — с сотворения мира…

— Разбиться по национальностям необходимо… — говорили коммунисты. — Это решено…

— Но как же можем мы избрать исполнительный комитет и чрезвычайную комиссию сегодня же, когда мы к этому не подготовились? — развел руками Гольдштерн. — Кого же выбирать? Надо отложить выборы хотя на три дня, чтобы проделать хотя небольшую избирательную кампанию.

— Вы делайте, братья, как найдете для себя лучшим, — сказал Рукин. — А мои друзья уполномочили меня заявить вам, что ни в каких выборах мы участвовать не будем, никакому исполнительному комитету, если он прикажет нам что-нибудь несогласное с нашим разумом или совестью, повиноваться мы не будем, а теперь вот уходим с собрания, ибо наступил час нашей духовной беседы, а потом молитвы, а после мы пойдем к бухте строить себе дом молитвы и жилища…

— Да вы не имеете права делать этого!.. — воскликнул Рейнхардт. — Там место нужно для устройства портовых сооружений, пакгаузов и проч.

— Вы сказали, что для поселения вам удобнее та, северная часть побережья, мы охотно уступаем вам и берем себе худшую часть, южную… — сказал Рукин. — А теперь вы не пускаете нас и сюда, потому что и это место нужно вам для постройки ненужных пакгаузов. Так куда же нам деваться?

— Вот это и решит жилищная комиссия при исполнительном комитете… — воскликнул Рейнхардт.

— А я уже заявил вам, что никакого исполнительного комитета нам не нужно… — отвечал Рукин. — Голоса Бога, говорящего нам в душе нашей, с нас вполне достаточно…

— И почему это, товарищ Рейнхардт, вы приняли этот тон командира? — вставил Гольдштерн. — Это оскорбляет наше человеческое достоинство.

— Да, да… — поддержали его из толпы. — Вот заберутся эдакие командиры по разным исполнительным комитетам да чрезвычайкам и будут опять всеми вертеть…

Собрание невнятно и возбужденно загалдело. Гаврилов яростно подлетел к трибуне, отстранил Рейнхардта и закричал:

— Товарищи, тут явный саботаж каких-то тайных врагов коммуны!.. Кто знает, может быть, среди нас много агентов буржуазии, подосланных, чтобы взорвать нас извнутри? Довольно слов!.. Сейчас же мы должны избрать исполнительный комитет и чрезвычайную комиссию и послать туда людей энергичных, которые железной рукой взяли бы за горло гидру буржуазии…