Николай Норд - Яичко Гитлера

— Значит, жадный был, двойную игру повел, — безразлично сказал Николай, просчитывавший в уме готовый план действий.

— Вот именно! Ты все верно понял. Я насчет его вшивой натуры не ошибся, правильно сделал, что его мочканул. Ведь он одновременно и тебе встречу назначил, только на утро следующего дня, чтобы не только меня ментам сдать, да еще и с тебя заодно бобла поиметь. Я это сразу понял, когда на другой день утром ты у меня денег в долг просил и сказал отвезти к Дагбаеву. Одно я упустил, и ты верно это подметил: адрес его новый я, по идее, знать был не должен. Черт побери эту мою небрежность! Все было бы шито-крыто! Кстати, я, вот, тогда постеснялся спросить, сколько Дагбаев, пес шелудивый, с тебя содрать бобла хотел? Впрочем, теперь это неважно. Одним словом, жадность фраера сгубила. Ты не жалей особо о нем, Колян, по крайней мере ты свои деньги сэкономил.

Вот и вся история — теперь ты, Коля, знаешь все…

Васильев поднялся.

— Ну, что ж, Коля, время пришло — пора вести в портал Ксению. Прости, — с неподдельной грустью в голосе сказал он. — А с тобой ничего не случится, не истери, я на работе наказал, чтобы в десять утра прислали сюда за мной машину. Даже записку администратору оставил. Тебя найдут и освободят, ведь у тебя еще сын остался — расти его. А я с Кирой буду уже далеко — в пять утра вылетает наш самолет. Сейчас все закончится, и я поеду за ней. Еще раз — прости…

Николай со жгучей ненавистью боднул глазами бывшего друга и выплюнул сигарету. Васильев покачал головой и, сделав пару шагов, наклонился, чтобы поднять ее. В этот момент Николай собрал все свои силы и ударил ногами Васильева, целясь в голову, однако промахнулся и попал ему в грудь. Скорость, отягощенных колодками ног, была невысокой, но, тем не менее, из-за тех же колодок, удар получился весьма увесистым, и Васильев, охнув, отлетел к стене, в которую угодил затылком и застыл в неподвижности.

Николай, не медля ни секунды, вскочил со стула и запрыгал в сторону двери, куда недавно заходил Васильев, направляясь к Ксении. Она развяжет его, а он потом освободит ее.

Однако дверь оказалась заперта, и попытки вышибить ее плечом ни к чему не привели — старые, толстые дубовые двери, с крепкими запорами, не хуже, нежели иные крепостные ворота, были, пожалуй, даже попрочнее нынешних металлических, которыми владельцы оснащают сегодняшние свои квартиры.

— Сенюра, ты в порядке?! — крикнул Николай.

— Да, Коленька, да милый! — услышал он ее задыхающийся от радости голос.

— Дверь заперта, и я связан. Но я все равно тебя сейчас освобожу, подожди дорогая!

Ключи от этой двери были наверняка у Васильева в кармане, но со связанными за спиной руками Николай их достать все равно бы не смог. Тогда он упал спиной на пол и стал колодками молотить двери. Николай бил с такой яростью и отчаянием, что от колодок в разные стороны полетели щепы, но дверь, практически, не поддавалась. Щиколотки его ног, от воздействия все тех же колодок, в считанные минуты покрылись кровавыми ранами, но Николай не обращал внимания на дикую боль и продолжал неистово бить ногами в неподдающуюся дверь. В какой-то момент колодки развалились на две половинки, это добавило Николаю свободы, и он вскочил на ноги, но, тем не менее, не решило проблемы с дверью.

Озираясь в поисках чего-нибудь подходящего, Николай увидел на окне карманный китайский фонарик, и его мгновенно осенила спасительная идея — он вспомнил про сарай во дворе, где хранились инструменты, садовая утварь и всякий ненужный хлам. Он крикнул жене, что скоро вернется и бросился к окну. Головой он придвинул фонарик к углу подоконника, уперев его в стенной проем, и лбом, после нескольких попыток, передвинул выключатель. Фонарь загорелся, и Николай, зажав его с торца зубами, поспешил вон из дома. Ночь была ясная и лунная, и здесь фонарь, в принципе, был не нужен, но он серьезно пригодится внутри сарая, который не имел освещения.

Двери сарая тоже оказались заперты на висячем замке, но были более хлипкими и ветхими, нежели те, которые он только что пытался открыть, и Николай одним ударом плеча снес их с петель. Луч фонаря, среди прочего, выхватил слесарные тисы, ножовку, напильники и тесак на верстаке — все это годилось для того чтобы освободиться от пут.

Николай все так же плечом провернул ручку тисов, слегка раздвинув их, потом положил фонарь на стол, так чтобы он освещал тисы, зубами взял с верстака нож и попытался вставить его между тисочных губок. С первого раза не получилось — губки оказались слишком далеко разведены, и нож упал на пол. Тогда Николай чуть сдвинул губки тисов поуже, встал на колени, поднял зубами нож и попытался вновь просунуть его между губок, но теперь они оказались друг от друга слишком близко. Николай занервничал — в любую минуту Васильев мог очнуться, и тогда все его попытки добиться свободы для себя и Ксении могли кончиться провалом. Наконец, с третьего раза ему удалось втиснуть нож ручкой в тисы так, чтобы он не выпадал и, плечом давя на рычаг, хорошенько закрепил его. Затем, повернувшись спиной к верстаку, он стал перерезать веревки на запястьях о лезвие ножа. Через несколько минут они были разрезаны, и Николай, сбросив путы, бросился в дом.