Василь Кожелянко - Дефиле в Москве

— Оберштурмбанфюрер СС Пельке, — бросил немец.

— Хорунжий Левицкий, — сказал Дмитрий.

— Майор Василе Маріцану, — сказал румынский офицер и проспал дальше.

— О, и союзнички здесь, — оскалился мадьяр. — Не погребуйте токайским, господа. — Он немного попорпався в своем рюкзаке и поставил на столик две бутылки токайского вина. Дмитрий добавил колбасу, немец — шоколад с орехами. Пили деликатно, но конкретно опьянели.

— Я что вам скажу, господа, то, что я лопнул господина эсэсовца в зубы, — мадьярский капитан благородно поклонился в сторону немца, — это совсем неправильно, я ціляв у ту румунську пику, что там хиреет на верхней полке. Напилась, как свинья, и хиреет. Вообще они, румыны, страшно пьют. Эх, если бы не союзнички — железные мадьярские полки маршировали бы по их большом селе — Букарешті. Трансильвании они хотят! А Волощини в исторических границах нет?

— Мы им покажем исторические границы. Вскоре и Сучавский уезд, и Мараморощина воссоединятся в единой украинской семье, — поддержал мадьяра Дмитрий. — Мы им покажем ворбеште, мы им… А ты что, немцу, скажешь? — обратился к эсесовцам.

— Покажите, господа, чего там, фюрер говорит, что с маршала Антонеску такой же стратег, как и с маршала Ворошилова. Им взводами командовать, и то на парадах, а не в окопах. Потому что румыны уже показали, чего стоят, под Одессой. Если бы не дивизии СС…

— И четыре украинские полки, — хитро улыбаясь, добавил Дмитрий.

— Э, что там теперь славу делить, — вмешался мадьяр, — мы все победители, кроме этих, конечно, — он пренебрежительно кивнул в сторону румына. — Мы разбили большевистского паука, а эти (тот же жест) примастились к чужой славе. Зря мы с ними так. Их надо в резервацию.

— А что, огородить несколько уездов вокруг их Букарешта, — поддержал идею немец.

— А охрану набрать из буковинских украинцев, — добавил Дмитрий, — чтобы знали…

Сломался немец. Он посерел, как мыло из человеческих костей, хотел блевать, но передумал и залез на вторую верхнюю полку.

— Что, может, будем спать? — спросил Дмитрий Иштвана.

— И надо…

Начал блевать с верхней полки немец. Дмитрий вызвал проводника, и, пока тот убирал эсэсовское блевоты, пришел в себя румынский майор. Он долго прихорашивался перед зеркалом и, наконец, брезгливо кивнув в сторону немца, сказал:

— Это и свинья говорила, что я ношу корсет и крашу губы? У-у-у! Убил бы! Дикари! И кто их научил этому словечка «юберменш»? Подонки они, и пить не умеют.

— Чего не умеют, того не умеют, — поддержал румына мадьярский капитан. — И вообще, почему это они в вожди лезут? И без них большевиков бы разбили.

— А что? — тряхнул чубом Дмитрий. — Наложили свою малокровну лапу на нашу украинскую победу. Злодійчуки!

— Воруют все, что могут! — кипел румын.

— Учат, как жить, — брызгал слюной мадьяр.

— Арийское первородство присвоили, — злился Дмитрий.

— Я вам скажу, панове, так, — разошелся румын и с шумом поставил на стол бутылку цуйки. — От этих немцев одна морока. Ригають в купе, новый порядок в Европе устанавливают, гакенкройци везде поразвешивали.

— Действительно, что они имеют к древнего символа — свастики, солнечного знака, эмблемы истинных арийцев, то есть нас, украинцев, а они, німаки, что к нему имеют? И ни хрена не имеют, — твердил вместо заедать цуйку Дмитрий.

— Подонки! — сказал мадьяр.

— Ублюдки! — поддержал румын.

— Перевертыши! — добавил Дмитрий.

— Меншовартісні! — бросил мадьяр.

— Ничтожества! — процедил румын.

— Быдло! — рявкнул Дмитрий.

— Представляете, они едят свиные ноги! — произнес брезгливо мадьяр.

— Мамалиги в глаза не видели, — пренебрежительно бросил румын.

— Сало! — взорвался Дмитрий. — Сало на хлеб мажут. Взглянув друг на друга, мадьяр, румын и Дмитрий чокнулись стаканами и почти хором сказали по-русски:

— Сволочи!

Проснулся оберштурмбанфюрер СС Адольф Пельке.

— Кто сволочи? — спросил безразлично.

— Кто, кто? Большевики! — сказал румын.

— Действительно, это на русском языке что-то вроде наше ферфлюхтер швайн, или как там?

— Да, господин полковник, — пробормотал мадьяр.

— Рюмку цуйки? — спросил Дмитрий.

— Охотно.

Все выпили. Заедали молча. Потом снова пили. Впоследствии, когда Дмитрий возвращался из тамбура, он услышал разговор своих милых попутчиков, что неслась из-за чуть приоткрытых дверей. Он стоял, слушал и радикально трезвые.

— Говорю вам, это покручи поляков и москалей! — кричал румынский майор.