Алексей Кулаков - Великий князь

– Тот, кто пронес пропитанные отравой перчатки во дворец и подменил ими обычные, уже известен – это стражник третьего десятка пятой сотни постельничей стражи.

Родовитые вельможи и католический иерарх разом помрачнели: предателем оказался не русский дворянин, а литовский шляхтич. С-скотина этакая, лучше бы сдох сразу после рождения, чем бросать тень на все благородное сословие Литвы разом!!!

– Однако сей червь слишком ничтожен, чтобы решиться на подобное. Да и сам способ злоумышления… Изготовить столь редкий яд под силу лишь очень знающему и опытному алхимику, а таковых во все времена было мало.

Прорвавшийся гнев заставил Димитрия Иоанновича сжать ладони в кулаки, и это простое действо явно доставило ему немалую боль. Придворные и каноник сей минутной слабости, разумеется, дружно не заметили и в награду за это первыми услышали крайне важную новость. Даже две! Первая была в том, что с этого мгновения государевой волей образуется Сыскная комиссия по дознанию о злоумышлении против Трона и веры. Вторая была попроще – всего лишь о том, что все присутствующие как раз и входят в эту самую комиссию.

– Повелеваю! Сыск вести поелику возможно тайно, но со всей дотошностью и усердием. О покушении никому не говорить, дабы не будоражить умы и не сеять рознь в шляхте.

Окинув всех тяжелым взглядом, властитель искривил губы в недоброй усмешке:

– Я же, по возвращении в Вильно, оценю ваши старания… и верность.

Еще раз сжав ладони, великий князь непроизвольно дернулся от боли. Побледнел, длинно выдохнул и негромко рыкнул:

– Ступайте!

Быстро и вместе с тем почтительно покидая покои правителя, государственные мужи земли Литовской не могли не обратить внимания на попавшегося им навстречу постельничего Дубцова – вернее сказать, бывшего постельничего, судя по отсутствию оружного пояса, наливающемуся на его скуле шикарному синяку и общей помятости фигуры.

– А-а-а, злыдень! Пес неверный!..

Под внимательными взглядами трех вельмож и одного епископа свеженазначенный глава дворцовой стражи Михаил Салтыков самолично пихнул оплошавшего главного охранителя в приоткрывшуюся дверь. К сожалению, рукой, хотя хотелось (очень!) ногой и со всего размаха. Сопровождение опального боярина в виде двух десятников первой сотни, опасливо покосившись на новое начальство, молча проследовало в Кабинет. Толстая створка мягко закрылась…

– Что скажешь, Петр Лукич?

Не рискуя делать резких движений (кому как не ему знать, сколь печально они могут закончиться в его нынешнем положении), постельничий Дубцов медленно опустился на одно колено:

– Виновен, государь. В небрежении к долгу, в лености и глупости, в дурной службе, позволившей гнусным изменщикам утворить свое подлое дело.

Одобрительно хмыкнув, Великий князь Литовский жестом поднял боярина на ноги. Помолчал, о чем-то раздумывая, так долго, что северный ветер, внимательно подслушивающий за окнами покоев, даже начал подвывать от нетерпения.

– Отправляйся в свое московское имение. Сиди в нем тихо, ибо гневен я на тебя и ныне ты в опале.

Достав откуда-то из-под стола небольшую плоскую шкатулку, облицованную янтарем, правитель небрежно ее приоткрыл, давая тем самым увидеть все тот же янтарь внутренней облицовки и рубиновый браслет, камни которого блеснули кроваво-темным багрянцем. Вроде бы красиво и даже изящно, да только опытные стражи невольно поежились от незримого, но тем не менее вполне явного стылого ветерка смертельной опасности.

– Авдотье.

Сделав крохотную паузу, государь Московский продолжил инструктировать оживающего прямо на глазах ближника:

– Запоминай, кто и как к тебе станет относиться, подробно записывай. Если подойдут с какими-нибудь предложениями – не отказывай, обещайся поразмыслить. В разговорах выказывай тень обиды на меня, потому что это я повелел набирать в постельничие литвинов, ты же о нежелательности этого неоднократно упреждал. Месяца через два после рождения твоего первенца Авдотья умолит меня снять опалу и вернуть тебе прежнее место и чин. Все ли ты понял?

– Все, государь!..

Наблюдая, как шкатулка с браслетом исчезает за отворотом боярского кафтана, царственный даритель выказал легкое недовольство:

– Гм. Уж не радость ли я вижу на твоем челе?

Мгновенно осунувшись и вернув на лицо выражение печальной угрюмости и полной покорности судьбе, мужчина скромно потупился:

– Как можно, государь…

Поглядев на руки, напоминающие двуцветные флажки, молодой Рюрикович досадливо поморщился. Вытянул из левого рукава белый платок и принялся аккуратно оттирать с кожи смесь глицерина и морковного сока, жалея, что нельзя так же просто убрать с кожи уродливые язвы химических ожогов. Впрочем, не сахарный, не растает!.. До возка точно дотерпит, а пока можно просто унять ноющую боль.