Дмитрий Барчук: Орда

«Марина!» – хотел крикнуть старший Аксаков, но вовремя сдержал себя. Потому что это была не жена, а дочь.

– Алешка! Папка! – восторженно закричала девушка и бросилась обнимать и целовать дорогих ей людей.

– Ты откуда? У тебя ж занятия в университете? – только и нашел что сказать растерявшийся отец.

– Да бог с ней, с этой Москвой. Я переведусь в наш университет. Я вас одних, мужики, больше не оставлю. Пойдемте скорее в дом. Я такой плов приготовила. Пальчики оближете. Салатов – море. Целый день у плиты провела. А как же вы с Сережей разминулись? Он же поехал вас встречать на вокзал, – спросила Алена, не досчитавшись еще одного человека.

– С каким Сережей? – строго спросил отец.

– С Извековым, – ответила дочь. – Он как вернулся из Непала и узнал, что случилось с Алексеем, тут же всех на ноги поднял. Меня даже в Москве нашел. Почему я и приехала. Пойдемте же за стол. А то плов остынет.

Не успели они покончить с салатами, как дверь открылась и в дом вошел компьютерный гений. Он так и замер на пороге с раскрытым ртом.

– А как мы с вами разминулись? Я последний с привокзальной площади уехал, – спросил Сергей, удивленно хлопая своими длинными, как у девушки, ресницами.

– Мы люди бедные. Мы на такси и даже на автобусе не ездим. По причине полнейшего отсутствия денежных средств. Мы больше пешочком. От близлежащей станции. Под дождичком. Закаляет, – язвительным тоном ответил Аксаков.

Извеков присел к столу и, накладывая в тарелку салат оливье, сказал:

– По моему мнению, бедные делятся на две категории. Первая – это те, кто по жизни беден, ни о чем не мечтает. Для них зарплата пять тысяч рублей в месяц – предел мечтаний. Только бы поменьше работать, и поменьше отвечать. Для таких бедных мир заканчивается за треугольником их ареала обитания: квартира – работа – огород летом. А есть люди, которые временно попали в состояние бедности. Их это угнетает. Это не их мир. Они силятся вырваться из него. И рано или поздно им это удается. К какой категории вы относите себя, Андрей Александрович?

Аксаков чуть задумался и ответил:

– Еще совсем недавно я бы отнес себя ко второй категории. Но сейчас, Сергей, после всего пережитого, я затрудняюсь ответить на твой вопрос. Ты знаешь, я вдруг стал понимать людей из этой твоей первой категории. Я понял, откуда в них эта внутренняя гармония. Ведь в жизни имеет цену лишь то, что сделано собственными руками. И сейчас я могу смириться с судьбой и просто копаться в огороде и буду счастлив…

Андрей Александрович неожиданно прервал свой монолог. Его внимание привлекли криминальные новости, идущие по телевизору. Мелькнули контуры Туруханского монастыря.

– Алена, сделай, пожалуйста, погромче, – попросил он дочь, сидевшую рядом с телевизором.

«Ужасное, дикое преступление совершено в самом северовосточном монастыре нашей страны – в отдаленном поселке на Енисее Туруханске, – говорила с экрана юная корреспондентка. – Настоятельница монастыря и трое монахов найдены в дальней келье с проломленными черепами. Следователи недоумевают, что могло привлечь преступников в эту бедную обитель. По свидетельству прихожан, ничего ценного в монастыре не было и ничего после убийства не пропало. Удивительно и то, что в отдаленном поселке, где каждый человек на виду, никто из местных жителей не видел незнакомых людей…»

Андрей Александрович изменился в лице, помолчал, а потом сказал железным голосом:

– Нет, Алексей. Война еще не закончена. Когда столько мрази и швали шляется вокруг и думает, что они стали хозяевами мира, порядочные люди просто не вправе замыкаться в собственной скорлупе. Алена, а ты не знаешь, где сейчас твой репетитор? – неожиданно спросил Аксаков дочь.

Она замялась, подыскивая нужные слова, а потом ответила:

– Я думала, тебе известно. Они с мамой улетели в Нью-Йорк. У Владимира Валерьевича там какая-то важная встреча. У них с мамой роман…

Аксаков задумался, а потом резко встал из‑за стола и объявил молодежи:

– Ты прав, Сергей. Не имею я права копаться в земле. Кому многое дано, с того многий и спрос. Я принял решение: мы создаем конкурента «Инвесту»!

– Ура!!! – зааплодировали молодые люди.

– Вот это по-нашему, по-аксаковски, – поддержал отца сын. – А то совсем ты в монастырь собрался. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой». Верно, батя? Поддерживаешь старика Гете?

Но отец не ответил на этот вопрос, он продолжал свой монолог: