Игорь Райбан - Испания

Верхний ряд шконок на расстоянии двух метров от пола: то, что надо.

– Си, сеньоры, сейчас всё будет, – я словно подтягивался телом, держась за бортик верхней шконки.

И раздался новый взрыв смеха тюремных волков.

А что, я «шутить» умею. В клоуны, что ли, податься на старости лет?

Раз – подтягивание.

– А пусть повисит, может, задница помягче станет, – перекидывались шуточками «сеньоры», внимательно следя за моими телодвижениями.

Два – подтягивание.

Набирая энергию, заходя в боевое состояние, замедляя время.

– Нет, может, он незрелый ещё, сейчас пов…

Всё! Третье подтягивание. Последнее.

Мгновенно, рывком забросил ноги на толстую шею главаря, в движении скрещивая их для летального захвата! Есть.

Тут же кидаю тело руками на плечи рослого, ближайшего «шестерку», готовя кисти рук к смертельному захвату шеи! Есть.

Раздался почти одновременный двойной хруст, сворачиваемых шейных позвонков двоих «добрых» людей.

Скользнув рукой по ослабшему тело «шестерки», ухватил наваху из руки, отбрасывая труп от себя, на другого «волка», пытавшегося замахнуться навахой.

И тут же, используя для опоры свернутую шею главаря, швыряю свернутое пружиной тело между верхней и нижней шконкой, где сидит главарь, только уже отошедший в мир иной.

Всё. Кувырок боком, выпрямляя и ставя ноги на пол.

Оказываясь в проходе между вторым и третьим рядом нар, считая от «моего» ряда. Раздался звериный рев ругательств разъяренных шакалов, не ожидавших от меня сопротивления.

Принимать бой здесь сложновато: так как, если один заходит спереди, другие заходят с неудобных для меня боков, к тому же вооруженные.

Один крутил в руках штырь «заточку», другой достал длинный клинок, одолжив его у мертвого главаря. Поэтому двинулся по проходу между нар, к выходу из камеры, где было раздольное место.

Общая камера представляла собой просторное помещение на несколько десятков узников. Справа от входа в камеру располагались шесть рядов нар к окнам, где я очнулся утром: для обычных узников.

Также предназначенные для «пахана» камеры, и его приближенных шестерок.

Отдельных камер или бараков для предварительного заключения, как типа нашего ИВС или КПЗ, в испанской системе исполнение наказания, того времени просто не существовало. Все подсудные, обвиняемые и уже осужденные, отбывавшие сроки находились в одной тюрьме.

Сразу слева от входа в камеру располагалась, так называемая «параша», то есть сортир.

Моча самотеком отводилась по канализационному желобу; фекалии накапливались кучей возле стены, «петухами» поутру убиравшими это дерьмо скребками в бочку, которая выносилась наружу из тюрьмы.

Полноценной канализации в тюрьме не было.

За парашей следовало два ряда нар, предназначенных для низшей касты узников. Прямо из выхода камеры, между частями нар, пространство для ограниченных передвижений, и стояло пару грубых столов с деревянными скамьями. Питание в тюрьме никакое: только питьевая вода да кусок хлеба на душу узника. Вот и всё казенное питание.

В основном, все питались за свой счет: кто-то в счет жалованья, пенсии, из тюремной столовой. Кто-то кормился передачами с воли родственниками, кто-то заказывал еду с таверны за деньги, которую приносили прямо в камеру. Исторический факт.

Поэтому процент выживаемости в испанских тюрьмах в те времена был низкий: мало кто из заключенных дотягивал до конца срока.

Так что тюремный быт во все времена, тогда и сейчас, почти одинаков.

Как и общество, воровское сообщество тоже развивалось, привнеся некоторые новшества: свой сленг, чифирь, наколки—татухи.

Народ в камере, видя разборку, слетел с нар, рассеялся по углам, дабы не мешать нам, умерщвлять друг друга.

Я отпрыгнул ближе к решетке прохода тюрьмы, взглядом цепляя пространство камеры и ситуацию.

Первый, ближайший бандит, шипя сквозь зубы брань, кинулся, размахивая навахой.

Рывком, скользнув телом вперед и вниз, взмахнул ножом, полоснув лезвием неосторожно выставленную вперед ногу бандита, перерезая сухожилия возле колена. Шакал захромал в сторону, скрючившись, истекая кровью и подвывая, как подраненная гиена.

Да, нечестно. А как вы хотели?

Здесь царят волчьи законы. И законы эти, я слишком хорошо знал.

Остались двое, но, видя смерть и кровь подельников, они пребывали не столь агрессивными. Отошёл окончательно на середину камеры, и жестом подманил очередного бандита.

Этот был осторожен и опытен, чем тот, первый, с подрезанной ногой. Демонстрируя деревенские приёмчики, перебрасывая клинок из руки в руки, он поочередно менял хваты, желая взять на испуг.