Михаил Михеев - Заморский вояж

– А можно без оскорблений? – набычился Рузвельт.

– Это не оскорбление, а констатация факта. Далее. Вся Атлантика объявляется демилитаризованной зоной.

– Это значит, там не может быть военных кораблей? – недоверчиво спросил Рузвельт.

– Поправка. Там не может быть ваших военных кораблей. За пределами территориальных вод, двадцатимильной зоны. Мы же не звери.

– С этим я не могу согласиться.

– А вас и не спрашивают. Просто высунетесь – утопим. И потом, вам же это выгоднее.

– Это почему?

– Почему? – Колесников усмехнулся, почесал нос и еле удержался от того, чтобы чихнуть – в кабинете оказалось неожиданно пыльно. – Да все просто. Скажу вам, как профессионал. Если бы вы за те же деньги построили мониторы для обороны побережья, мы вряд ли к вам прорвались бы. В то же водоизмещение впихнули бы и броню толще, и орудия мощнее, и противоторпедную защиту усилить можно было, да и зенитную артиллерию тоже… Но вы предпочли океанские корабли, способные сопровождать ударные эскадры. Оружие агрессора. Так что теперь не жалуйтесь, просто радуйтесь, что мы даже не пытаемся установить ограничение на тоннаж.

– И все же.

– Ну почему ж все? Что-то еще важное было. Ах, да. Панамский канал остается под нашим контролем. Доллар становится только вашей внутренней валютой и не может использоваться в международных расчетах. Да не морщитесь вы так, президент. Как говорят русские, снявши голову, по волосам не плачут. Вы идите, изучите все подробно, тогда, если возникнут вопросы, продолжим. А сейчас у меня нет времени. Пожалуй, я дам вам даже не два, а все четыре часа.

Рузвельт медленно кивнул, а Колесников встал и пошел прочь. Он со штабом расположился в отеле по соседству, там были кровати, и можно наконец поспать хотя бы с намеком на комфорт. А потом они закончат разговор, причем вопросы у Рузвельта возникнут обязательно, да такие, по сравнению с которыми озвученные ранее не стоят ни гроша.

Как это часто бывало, он оказался прав. Рузвельт встретил его будучи настолько подавленным, что Колесников испугался даже, не случился бы у старичка инфаркт. Хотя какой старичок, ему едва за шестьдесят, всего на семь лет старше Лютьенса. И он с ходу спросил:

– Я могу попросить вас пояснить последние страницы?

– Ну, попросите, – разрешил адмирал и, видя недоумение на лице собеседника, посерьезнел. – Вы про список лиц, подлежащих безусловной выдаче Германии?

– Да.

– А чего там непонятного? Рокфеллеры, Ротшильды, Морганы, ну и так дальше. С семьями, чадами и домочадцами. Мы считаем их военными преступниками и уже подготовили для этих людей шикарный концлагерь. Мы его в свое время законсервировали, и он теперь как новенький. Даже клопы сохранились.

Вот так вот. Они с Рабиновичем потратили немало времени, составляя этот список. Кого– то наверняка забыли, о ком-то и вовсе не знали, но большинство наверняка здесь перечислены. И уничтожать их стоит всех, чтобы и памяти не осталось, иначе опять что-то выплывет. А кто скажет «сын за отца не ответчик», пускай вспомнит, на чьи деньги жил тот сынок. И заткнется.

– Адмирал, вы понимаете, что мы не сможем выполнить это требование?

– Нет, не понимаю. И понимать не собираюсь. Послушайте, мистер президент. Вы никогда не думали, отчего началась эта дурацкая война? Кто ее вообще начал?

– Вы.

– Не-ет, – открыто ухмыльнулся Колесников. – Войну начали вот эти уроды. Именно они, а не военные. Эти люди, точнее, их шестерки устроили революции в России и Германии и сняли с этого сливки. Потом накачали наши страны оружием, чтобы позже стравить между собой и поиметь в неразберихе войны еще больше. Только вот одного не учли. Знаете, чего?

– Чего? – на сей раз, Рузвельт смотрел с неподдельным интересом.

– Разницы в происхождении. Не все на свете меряется выгодой. В отличие от них и русские, и немцы – народы-воины, родившиеся в сражениях за свою землю. А воины всегда смогут друг друга понять и, если будет желание, договориться. Ну и раз уж эти люди нашли убежище на вашей земле, то и расплачиваться придется вам. Вы можете попытаться отказаться – и умереть…

Четыре месяца спустя Колесников гулял по берлинской набережной. Вот как интересно получается. Время летит быстрее, чем успеваешь это понять. Вроде бы только вчера фланировал здесь с красивой девушкой – а сейчас степенно идет с тобой под руку, толкая перед собой коляску со спящей дочерью. Сын остался дома, под присмотром суровой Марты, ему сегодня чуть-чуть нездоровилось, а они отправились немного подышать свежим воздухом, а заодно опробовать новый автомобиль Хелен – старый она все же разбила, и хотя его клятвенно обещали починить, Колесников на всякий случай купил еще один. Денег, слава богу, достаточно.