Александра Нюренберг - Крылатое человекоподобное существо. История одной семьи

А из меня б вышел отец, быть может, неплохой.

Да, такая мыслишка мелькнула – и не в голове, как принято выражаться об этих неуловимых особах. Скорее, пролетела в поле бокового зрения, как невовремя вылупившаяся бабочка.

Бабочка, и вправду, пролетела – крупная, сильная и сопровождавшая полёт едва приметным лишь для особо чувствительного уха звуком. На фотончик секунды она замерла над густо красным деревцем, всю зиму источающим сладостный винный дух увядания. Перепутала с запахом любимого угощения – ей бы на виноградники, быть может, там отыщет толику нектара.

Он разглядел, что у бабочки пушистая холка, вроде львиной гривы, и загнутый спиралью хоботок. Разумеется, это бражник собственной персоной.

И он принялся методично прокручивать в уме ту часть разговора, которая была самой важной.

Вот несколько реплик из тех пяти минут разговора, который был мною опущен (не люблю лишнего, лишние слова всегда придают оттенок недоговоренности, но что поделаешь).

– Итак, давай окончательно определим цель этой авантюры.

– Прекрати ёрничать, я-то абсолютно серьёзна.

– По-моему, это ты ёрничаешь, если успела за одно утро втянуть меня, этакого добродетельного, в грязное дело, нарушающее правила.

– Я, – молвила она, наставляя на него кончик острого пальца, – так и знала. Сдрейфил?

Было в ней что-то невыносимое… неудивительно, что многие её просто ненавидят, и даже слагаемые её прелести – холодный ум,

неподражаемый здравый смысл и это тело – не могут помирить с ней многих и многих. Возможно, именно намёк на энтропию добавляет ей злого очарования.

Он чуть устало проговорил, отчего голос его сделался немного нуден:

– Скажи сама.

– Охотно.

Она снова откинулась на скалу, подтянув колено, и он отвёл глаза – до чего плохо иногда быть поклонником гармонии, когда стремление лицезреть красоту в любом её проявлении затмевает естественную нравственную брезгливость – ежли правда, что о ней говорят… иногда…

– Ты должен заставить человека, избранного тобой, пресмыкаться пред тобой раньше, нежели человек, избранный мною, начнёт пресмыкаться передо мной.

Он выгнул губы, кивнул.

– То есть, если девушка влюбится в меня, окаянного, на пару дней раньше, чем мужчина влюбится в тебя, я выиграл.

Ирония её ничуточки не задела. Возможно, он не сумел вложить в свои уста яд в необходимой доле.

– Можно и так сказать. – Равнодушно молвила она.

Он склонил к плечу голову, так что светлая прядь длинных густых волос закрыла ему глаза. Бражник снова возник в розовом и жёлтом свете: тот час осени, когда мир подобен нутру виноградной раковины.

– А как мы определим, что она… он… влюбились?

– Так же, – последовал ответ, – как это определяют люди, когда смотрят на своих кошек из окна мартовским утром.

– Ты хоть понимаешь, что это значит?

Она хихикнула.

Он решил выразиться понятнее:

– Что нам за это будет, если там, – он сделал жест, – узнают?

– Как там могут узнать? Если только, – прикрыв глаза жёсткими золотистыми ресницами, заметила она, – никто не донесёт. А в городе нет никого… из твоих, и моих.

Он подумал, что это так, наверное. Отчётливо подумал.

– Да? И хватит повторять одно и то же.

Он промолчал.

– Э, погоди-ка, – заторопилась она. – Ты, что же, и, правда, так боишься за меня? Ты всё время об этом думаешь?

Он небрежно бросил:

– Будет обидно смотреть, как тебя погрузят в кипящую смолу, только и всего. Ты ведь такая хорошенькая.

– Смола?

– Ну, это символ. Представь самое обидное для себя. Скажем, увидеть, как кто-то очень жалкий тебя не боится.

– М-м?

– Или, что ты спасла человеческую жизнь.

– Ага?

Она, похоже, успокоилась.

– Да нет, ничего. В смысле, ты мне тоже приятен.

Она зевнула.

– Да не случится ничего.

Она махнула вверх, где серым полукругом в блёклом голубом небе уже повисла прирастающая Луна.

– Им, поверь, и дела нету… все эти правила…

И последовал не вполне приличный жест.

– Правила утверждают, что мы должны беречь людей… а это значит, беречь первым делом от всяческих отношений с нами. Всё должно идти, как по написанному… ну, ты понимаешь.

Она запела:

– Первым делом, первым делом…

Это была песенка, сложенная накануне войны и очень нравившаяся людям. Он толком не помнил слов и удивлённо восхитился – до чего же хорошо знает она людей, как цепко запоминает все мелочные и важные подробности их бытия. Несомненно, она выиграет это нелепое и опасное пари.