Элеонора Тихонова - Золото Колчака

Тут в дверь комиссариата заглянул солдат:

– Товарищ комиссар, к вам просится барин.

– Пусть войдёт.

Безукладников вошёл небрежно, несмотря на риск всей операции – ему, потомственному буржуа, войти в логово пролетариата, ведь не раз он слышал истории о расправах с такими, как он. Но природная храбрость и удаль брали вверх над естественной осторожностью.

– Комиссар, я к вам с предложением… – и не договорил, округлив глаза: за столом сидел его верный адъютант. Они оба были призваны в армию в 1914 году и служили на Западном фронте, но революция развела их по разным сторонам идеологии, а теперь и по разным сторонам иерархии. Теперь Семён начальник, а Василий был в полной его власти.

Семён был характера доброго, не держал зла на своего давнего командира, не стремился поглумиться над ним, как это сделали бы другие адъютанты, затаившие злобу на своих жестоких начальников. Поднявшись из-за стола, он пожал руку вошедшему знакомцу.

– Очень рад, что и вы с нами, командир.

– Теперь ты командир, но я с предложением: надо организовать переправку особого «груза» из Казани. Восставшие против большевиков «демократические контрреволюционеры» с мощной речной флотилией захватили Самару, Симбирск и подходили к Казани. Большевикам необходимо спасать «золотой запас», не дожидаясь подхода Красной армии.

– А как ты собираешься «груз» направить не по намеченному отрядом Каппеля, захватившим Казань, направлению вниз по Волге до Самары?

– У меня есть «свой» экипаж на одном из судов, и после погрузки они пойдут не вниз по Волге, а вверх по Каме.

– Годится, но в отряде об операции никто не должен знать.

Оба были довольны достигнутой договорённостью и без промедления с небольшим отрядом выдвинулись в Казань.

Из Москвы в Казань поступали эшелоны с золотом, которые перевозились под присмотром охраны и в сопровождении контролёров с документами, в город также поступали простые мазутные бочки, сразу свозившиеся на пристань для отправки пароходами и баржами в дальний строгановский завод. Следил и руководил отправкой молодой инженер Степан Павленин, выходец из тех же дальних мест, выучившийся на инженера в Петрограде, приобщившийся к революционерам и пропитавшийся новой идеологией.

Бочки катились по трапу, подталкиваемые грузчиками, крепкие, просмолённые, с непонятными знаками, похожими на иероглифы. Но грузчикам было все равно, что грузить и куда. Платили им всей бригаде сдельно, сразу после погрузки. Не знали они и не предчувствовали никакой беды и никакого подвоха от привычной погрузки. А между тем тёмная история жизни и смерти уже начала раскручиваться над ними. Уже где-то прозвучал печальный звон отъезжающей колесницы судьбы не только над каждым из них, но и над всей страной на многие десятилетия, а, может быть, и на столетия.

Степан приложил немало усилий, чтобы это довольно щекотливое поручение досталось ему. Для этого ему пришлось даже вспомнить и использовать не совсем честные приёмы, вернее, задействовать впрямую некие «таинственные силы». Сам он, как истинный современный нигилист, не верил ни в какие нематериальные силы – такая уж волна шла среди молодёжи начала ХХ века. Но его мама… Ах, мама, мама… Как она оберегала его от тёмных, как она считала, сил, как внушала во всём быть осторожным, так как, хочет он этого или нет, а является представителем древнего рода ведунов, и в нём наследственно заложена дремлющая сила, опасная для него же при неправильном применении. И постепенно, незаметно учила его мама приёмам для разных случаев, а также собрала ему в дорогу узелок с травами в помощь вдали от дома.

Вот и пригодились сейчас эти травки. Ох, как он был зол когда-то на мать и на этот узелок, просто чудо, что он его не выбросил сразу, отправляясь в Петербург на учёбу в начале 1914 года. Эти травки, вернее одну из них, так называемую «траву забвения», всю осень накануне отъезда его мать заваривала и подсыпала ему в еду и питьё; и все для того, чтобы он забылся и забыл свою внезапно вспыхнувшую любовь к простой девушке Шурочке, несмышлёному почти ребёнку, озорной и весёлой пятнадцатилетней сиротке. Едва заглянув в её глубокие карие глаза, услышав её необыкновенный звонкий голос на общих посиделках, куда он заглянул совсем случайно, уже не мог Степан забыть Шурочку и перестать мечтать о ней.

В нижней части посёлка одна вдова сдавала просторную горницу для вечерних посиделок молодёжи – получалось что-то вроде клуба. В начале вечера собирались девушки, прихватив с собой нехитрое рукоделие, – в основном вязание крючком (потому что места занимает мало), но иногда приносили рубашку и обмётывали петельки. Однако обмётывать петельки аккуратно при шумном сборище было трудно, и получалось – как смеялись подружки, – словно у кошки глазки болят (однако это не относилось к Шурочке – у неё как раз из-под маленьких, почти детских ручек всё выходило особенно красиво и изящно). Но в основном время проходило весело за песнями и разными рассказами.