Первый — написать про это дело чистую правду. Мол, проект неудачный. Он не полетит из–за совершенно недостаточной тяги винтомоторной группы. Для того, чтобы эта конструкция даже в идеальных условиях смогла оторваться от земли, тягу надо увеличить раза в три как минимум. Если же аппарат как–то удастся поднять в воздух — например, методом разгона по наклонной полосе — то он, едва взлетев, тут же завалится набок, ибо у него нет ни поперечного угла V крыла, ни элеронов либо еще каких–нибудь элементов управления по крену. И ведь все это будет чистейшей правдой!
Однако такой вариант мне совершенно не нравился. Как же так — своими руками на корню зарубить первый в мире самолет, причем почти правильных очертаний! Только нелетающий. Нет, это не комильфо.
Второй вариант — оставить все как есть, то есть дать положительное заключение и не вмешиваться в процесс постройки и летных испытаний. Уже лучше, но тоже не годится, так как неудачные испытания станут серьезным ударом по нашему с Николаем имиджу, а удачные в таком варианте практически исключены.
И, наконец, третий путь. Вмешаться в процесс постройки, напрячь все силы и сделать так, чтобы это устройство все–таки полетело. Между прочим, не такая уж безнадежная задача. Дело в том, что творение Можайского по своим пропорциям гораздо больше напоминало экраноплан, нежели самолет. Ну так и пусть летает в режиме экраноплана! То есть низенько–низенько. Прекрасный вариант, но в три недели тут никак не уложишься. Да, но отец же дал нам их только на то, чтобы разобраться в проблеме! Вот, значит, мы и заявим — разобрались. Изделие перспективное, запросто может полететь, но только в случае, если будут проведены определенные доработки, список прилагается. Просим разрешить нам принять непосредственное участие в работах, иначе мы не можем гарантировать ожидаемый результат. Все!
Пока я раздумывал, Николай с надеждой смотрел на меня, но в конце концов не выдержал:
— Что же ты молчишь? Сможет оно летать или нет?
— Пока не знаю, надо построить модель этого уё… в смысле, аэроплана.
— Как ты его назвал?
— Аэропланом. Ведь он должен летать за счет обтекания поверхностей крыльев встречным воздухом. Воздух — «аэр», поверхность — «план». Согласен?
— Да…
— Значит, так — ты еще ножницы, нож, рубанок в руках держать не разучился?
— С тобой разучишься, как же!
— Тогда за тобой бумага. Пять больших листов папиросной, три обычной писчей, два картона. И нитки, возьмешь их у кастелянши. А я схожу в столярку за рейками и клеем. Встречаемся здесь, может, до темноты успеем начать.
Два дня после этого мы сразу после обеда уходили в комнату Ники, где до самого вечера резали, клеили и строгали. Пару раз к нам заглядывала мать, один раз — отец, но, посмотрев на наш творческий порыв, они тихо уходили, не мешая нам работать. Мелочь, то есть Георгия, Ксению и Михаила, к нам вообще не пускали. Наконец модель была готова. Я в последний раз проверил центровку и сказал:
— Вроде все в порядке, пошли испытывать.
— Куда?
— В коридор, естественно! Он достаточно длинный.
— А почему не на улицу?
— Потому что нам нужен абсолютно спокойный воздух, а там ветрено.
Мы вышли в коридор, и я несколько раз запустил модель вдоль него.
Естественно, никакого двигателя она не имела, так что просто планировала.
— Летает! — обрадовался Николай.
— Ага, а теперь осталось только понять закономерности ее полета.
Я сделал еще три запуска. Для понимания параметров модели они были не нужны, потому как все меня интересующее я увидел в первых двух полетах, а общие закономерности знал и так, причем давно. Но, пожалуй, пора знакомить Николая с теоретическими основами полета аппаратов тяжелее воздуха.
— Смотри, — обратился я к нему, — вот мы запускаем модель с высоты метра примерно со скоростью ее собственного последующего движения. Как далеко она улетела?
— Метров на семь с небольшим.
— Ее траектория снижения была прямолинейной?
— Нет.
Надо же, какой молодец, подумал я. Не зря с тобой маялись больше десяти лет! Ибо Николай был совершенно прав. Модель сначала планировала довольно плохо, то есть быстро снижалась. А что можно желать от конструкции с таким малым удлинением крыла, да к тому же еще и плоского. Но сантиметрах в пятнадцати от пола она вдруг резко замедляла снижение, и этой мизерной высоты ей хватало на то, чтобы пролететь последние три метра. Это работал экранный эффект. Как и предполагалось, аппарат Можайского был довольно плохим самолетом, но вполне приличным экранопланом.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу