Василий Озеров - Секта Анти Секта. Том первый. Осколки

Отец Вило̀ра, Борис Евгеньевич Зимин приветствовал Октябрьский переворот, несмотря на хорошее знание истории вообще, и древнего Египта, в частности, так как его направление в науке заключалось в изучении археологии Среднегот Востока и, отчасти, египтологии.

Он хорошо знал об обычном парадоксе древних революций, когда угнетаемые сами становились угнетателями в случае успеха любого переворота: левого, правого, верхнего, нижнего или смешанного. Как иногда он говорил своей жене, да и просто в узком кругу друзей, в этом контексте «происходила лишь игра теней».

Но он также знал, что история обществ есть процесс, а процессы на то и процессы, чтобы быть и происходить, чтобы эти самые общества не могли загнивать и застаиваться, и они, процессы должны всегда приносить что-то новое. Ну. на худой конец, хотя бы представляться чем то новым, даже и для учёных мужей.

Поэтому, когда умер первый вождь, – Ленин, заваривший со сподвижниками всю революционную кашу в России, то Зимин-старший назвал родившегося в том же году сына в его честь, как тогда и было модно не только в народе, но и в среде новой, советской интеллигенции, к которой он причислял себя лишь отчасти.

– Владимир Ильич Ленин – Революция, то есть – Вилор, чудо, да мать, – говорил он своей жене Светлане, – с таким именем он далеко пойдёт. И в жизни и в науке, так что у нашего сына застоя не произойдёт – профессором будет обязательно, вот увидишь. Ввиду своих занятий египтологией, шумеризмом и прочими реликтами, Борис Евгеньевич имел слегка мистическое мировоззрение и верил, что имена и названия много чего значат в жизни человека, и даже, в какой то мере могут определять его судьбу.

Вило̀р на мгновение прервал свои воспоминания, потому что внезапно заметил, что вдруг оказался в небольшом зелёном скверике с рядом пустых и свежеокрашенных скамеек. Потрогав пальцами ближайшую из них, светлого жёлтого цвета, и, убедившись, что краска давно высохла, он присел на неё, расслабился, и, слегка как бы задремав, вновь погрузился в то состояние, когда в его уме сами собой начали возникать картинки начала его чудесной и славной жизни. Так он думал тогда, так был уверен в этом и теперь, несмотря на войну и лишения собственной жизни.

Их семья занимала три комнаты большой коммунальной квартиры, причём одна из них представляла собой симбиоз кабинета и склада отца Вило̀ра – Бориса Евгеньевича, учёного историка, египтолога и сакрального археолога, одного из лучших учеников самого профессора Туреева.

Этот профессор Туреев был до Октябрьского переворота общепризнанным мировым авторитетом в области древней египтологии и шумероведения. Профессор, впрочем, Октябрьский переворот не принял и долго его не пережил: этот, по его выражению, «подстроенный бунт черни, спровоцированный масонскими кругами», названный позже революцией в собственной стране он считал катастрофой.

В отличии от своего учителя, Зимин старший, наоборот, приветствовал падение застарелого и «гнилого» самодержавия, установление Временной республики и даже Советской власти.

Хотя будучи историком, как уже упоминалось, не мог не понимать, что любая революция рано или поздно заканчивается стагнацией и реставрацией в том или ином виде, как это было более ста лет во Франции или 3750 лет назад в его любимом обожаемом Египте. Он знал, что любая революция пожирает своих героев или хотя бы некоторую часть их. Знать то знал, но никак не применял к своей собственной жизни, поэтому впоследствии поплатился за свою безпечность…

Борис Евгеньевич часто бывал в разъездах и длительных командировках, и когда его не было дома, его комната-кабинет была всегда закрыта на замок, даже мама без отца не заходила в неё.

Но зато, когда он приезжал и бывал дома, она всегда была открыта, отец сидел в ней и работал. И эти дни были самыми радостными для Вило̀ра и его старшего брата, Ивана.

Отец был крупный, могучий человек почти двухметрового роста, он сгребал обеих сыновей своими громадными лапищами, заносил их в свой кабинет и усаживал за большой, вырезанный из натурального дуба, письменный стол, обитый зелёным сукном. Сам он садился в эти моменты не за кресло, стоящее в центре стола, а подсаживался поближе к детям на высокий табурет, похожий на тумбу.

Борис Евгеньевич доставал с книжного шкафа огромные фолианты один за одним, с многочисленными иллюстрациями в виде гравюр, рисунков, картин и разнообразных зарисовок. Вилор с братом видели на этих изображениях битвы, морские сражения, различных королей, князей и всевозможных святых людей…