Александр Воронков - Искры завтрашних огней

Однако же, однако же… Если где–то здесь поблизости шарится хоругвь немецких рыцарей — это тревожно. Хоругвь, как я понимаю, это не знамя в данном случае, а целое воинское подразделение с этим самым знаменем. То есть всяко больше трёх–четырёх бойцов: взвод, а скорее — рота… Применительно к кавалерии, думаю, подойдёт термин 'эскадрон'. Выскочит сейчас этот самый эскадрон нам навстречу, и чем, спрашивается, будем отбиваться от нескольких десятков агрессивных всадников в кольчугах, а то и латах поверх, с мечами и длинными копьями? Видал я здесь уже такие: метра три с половиной в длину, каждое из цельного деревца толщиной в моё предплечье. Проткнут таким на скаку как жука булавкой — и всё, пишите письма мелким почерком… В одном из отцовских фотосборников про славный боевой путь 'непобедимой и легендарной' была репродукция плаката СС лихим будёновцем, насаживающим на пику, как шашлык на шампур карикатурные фигурки Деникина, Колчака, белопольского пана, ещё какой–то Антанты и гонящегося за Врангелем… Не, ребяты–октябряты, что–то не прельщает меня такая судьба!

Отбиваться же нам практически нечем: хоть и везёт наш обоз тайком арбалеты для готовящегося восстания, да только запрятано–закупорено всё так, чтобы ни одна вражья морда не догадалась, что мы — не совсем мирные поселяне да торговцы. Так что охраны формальной у нас — лишь двое увечных воинов–русичей: Иван Верещага, да Илейка Повала. Бывшие бойцы монгольского хашара, конечно, ветераны умелые, ничего не скажу, и ко мне, как к почти что земляку, да ещё и спасшему их из застенков — со всей душой. Да только двое их всего и драться с целым эскадроном дело заведомо гиблое. Все же остальные обозники, включая меня и святого отца — вояки аховые. Нет, сокирки да дубины, ясно, у каждого есть, но толк от них бывает только в схватке с обнаглевшими с зимней голодухи лесными шишами–разбойничками из ближайшей деревушки родом. А против одоспешенных воинов, с детства совершенствующихся в обращении с оружием, нам ловить совершенно нечего. Есть, правда, у меня, так сказать, козырь в рукаве, в виде единственного в этом мире двуствольного пистоля, но… Проверил я уже как–то этот 'козырь': чуть головы не лишился. Это вам не 'берета' или 'люгер', и даже не ментовской ПМ, которым хорошо пивные бутылки открывать… Это, блин, система ПВС, то бишь 'последний вздох самоубийцы': замок кремнёвый, причём достаточно кривой: рисовал я его схему для кузнеца исключительно по памяти, а память основывалась исключительно на картинках: ну не довелось покрутить в руках ни дуэльный–пушкинский, ни тем более пистоли Минина и Пожарского, которые по уровню технологии как бы к нынешним временам поближе. Порох… Дрянь, а не порох: горит так и тогда, когда чья–то левая пятка того возжелает. Мушка с целиком, правда, наличествуют, но дальше двадцати шагов они бесполезны: заряд картечи улетит куда угодно, и не обязательно, что в мишень. Да и отказал уже раз этот ПВС в схватке, так что подсознательно ему уже не доверяю…

Вот и сгорают тысячами нервные клетки, не подлежащие, как известно, восстановлению: пронесёт или не пронесёт?

Ну, что тут скажешь? Пронесло… почти. На немецкую рыцарскую хоругвь мы не наткнулись, зато ухитрились выехать аккурат на следы их пребывания в этих краях… Недавно на вершине этого холма стоял бревенчатый… нельзя сказать, что замок: так, фольварк из панского дома, конюшни и прочих хозпостроек, выстроенных в форме замкнутого прямоугольника, окружённого сосновым тыном, венчающим невысокий вал вокруг. Землю для вала явно брали тут де, одновременно выкапывая ров по периметру. Впрочем, какой это ров? Так, слёзы: ширина, правда, метра два с небольшим, но вот глубины ему, судя по валу, явно недостаёт. Похоже, вся эта ирригация промёрзла до самого дна, поскольку в нескольких местах лёд истоптан и поколот конскими подковами, но нигде не только не проломлен: нет даже приличной трещины. Тут явно побывал приличный кавалерийский отряд: снег испещрён следами, особенно густо — с того склона холма, что спускается к берегу с вытащенными под навесы длинными перевёрнутыми лодками и куцыми мостками, доходящими до речной проруби. Створка выходящих на эту сторону ворот сиротливо распахнута, брёвна тына местами выдернуты наружу, — так получается, если всадники захлёстывают верхушку арканами и гонят коней прочь, — местами обгорели. Сам фольварк тоже сожжён, но не до конца: крыш и рам со ставнями нет совсем, но брёвна стен хоть и растрескались угольными квадратиками, но ещё стоят. Не слышно ни человечьего голоса, ни мычания и блеянья скота, ни гусиного гогота, хоть фольварк и стоит совсем близко от реки. Только резкое карканье серых падальщиков и хлопанье их сильных крыльев нарушают вот уж действительно — мёртвую тишину.