Андрей Красильников - Терпеливая история

В тот день судьбою было предначертано окончить земной путь ещё одному великому человеку. Не случись такого совпадения, страна скорбела бы по нему. Но перенёсшие двойной удар родственники и друзья не осмелились даже известить о своей утрате. Великого человека хоронили в спешке и суете, наравне с другими несчастными, покинувшими худший из миров в роковые его минуты.

На кончину руководителя такого государства не могли не откликнуться главы других стран. Первыми отозвались в Вашингтоне, куда траурная весть пришла в разгар дня. Бывший генерал Дуайт Эйзенхауэр, лишь недавно переехавший в Белый дом и не успевший пробыть там и половины от первых ста дней, послал трогательную телеграмму. Из Лондона, где ещё тоже бодрствовали, пришли сразу две. Одна от непотопляемого премьера Уинстона Чёрчилля, а другая от недавно взошедшей на престол молодой королевы, годившейся усопшему во внучки.

Что ж, когда в трёх крупнейших державах мира меньше, чем за год, практически одновременно меняются правители, можно смело говорить о наступлении новой эпохи.

Страна, едва сдерживая слёзы, готовилась к похоронам. Предстояло принять множество иностранных гостей, самых высокопоставленных и высокородных, и только необходимость достойно встретить их, не ударить в грязь лицом перед самими сильными мира сего придавала силы подавленным горем людям.

Ожидалось множество сенсаций. И они не заставили себя ждать.

Едва ли не первым из крупных персон прилетел самый одиозный гость – канцлер Германии. Пришлось пожимать ему руку, принимая предварительное соболезнование. На эту неприятную встречу отрядили министра иностранных дел, уже имевшего сомнительное удовольствие общаться с воинственным немецким лидером.

Следом появился его единственный европейский доброжелатель – глава итальянского правительства. Безудержное доктринёрство и периодические всплески агрессивности делали его ещё одним маргиналом мировой политики.

Нагрянул и вождь красного Китая, не покидающий обычно необъятных пределов Поднебесной. Оторопь брала почти всех остальных от вполне реальной перспективы столкнуться с этим чудовищем бок о бок во время траурной церемонии.

Особенно тяжело приходилось наследнику покойного. Этикет и протокол требовали от него невозможного: выслушать каждого, перекинуться с ним хотя бы двумя-тремя фразами, показывая при этом знание сложившихся между своей и его страной отношений и обещая отношения эти или укрепить или исправить к лучшему.

Похороны готовила правительственная комиссия. Однако наследник категорически потребовал соблюдения всех старых традиций. По ним не полагалось никакой гражданской панихиды. Прощание должно произойти лишь во время отпевания. Это означало, что съехавшиеся со всего света делегации, включавшие и богохульников, и атеистов, и иноверцев, неизбежно осквернят своим присутствием православную святыню.

С предшественником почившего всё обстояло куда проще. Но с тех пор минуло почти шесть десятилетий, и мир, такой маленький и патриархальный, расширился и изменился до неузнаваемости. Дело не в том, что тогда не летали самолёты (человечество ещё не додумалось до подобного приспособления), и лишь немногие могли поспеть из-за границы на погребение. Да и летай они, не сложилось таких отношений, когда избранному в какой-нибудь Панаме или Тюбетейке её крохотным населением туземному предводителю нельзя отказать постоять у гроба того, кому он в гордыне своей считает себя равным на том лишь основании, что обменялся с ним послами.

Чуден стал мир. Чуден и небезопасен. А с уходом из жизни последнего правителя, умевшего держать его даже в слабеющих руках, всё может полететь вверх тормашками. Вот почему потянулись к остывшему телу все, имевшие на то хотя бы малейшее право. Ведь важно как можно лучше понять, к какому человеку переходят бразды правления: такому же сильному и разумному или не способному исполнять доставшуюся ему партию первой скрипки в мировом оркестре.

Впрочем, мало кто из гостей сомневался, что уходит в вечность не только тот, кто собрал их вместе, но и сложившийся десятилетиями порядок. Дело даже не в личности преемника. Будь он и семи пядей во лбу – где ему было успеть набраться и сотой доли опыта предшественника! Титул, который он наследовал, не мог больше иметь в сильно изменившемся мире прежнего значения. Новопреставленный лишь донашивал надетый в юности мундир. Ещё одного такого уже не сшить никогда.