Владислав Савин - Красный тайфун

Еще одно отличие советских фильмов (которых я, в прокате, и за границей видел довольно) от иной истории — про революцию и гражданскую, иногда четко наблюдается мотив сглаживания «красно — белых» противоречий перед лицом общего (иностранного) врага, а то и просто бандитов. Чего в жизни не было, насколько историю помню! И прежних, бескомпромиссных картин хватает — но есть и такие, которые показывают беляков не врагами, а искренне заблуждающимися, и по — своему тоже желающих блага Отечеству. Хотя на Дальнем Востоке (лента, снятая явно по мотивам нашего «Поговорим, брат») Дальневосточная республика и была по сути «народным фронтом» а не большевистской диктатурой, а вот японцы там всерьез хотели к себе территорию до Байкала… так что может, и похоже на правду.

Сижу на трибуне Лужников, стадион забит до отказа. Ясное небо над головой, солнце светит, облака быстро бегут, и бьются на ветру разноцветные флаги — трибуны открытые, как и у нас было сначала, крышу над ними сделали лишь в девяносто седьмом. Еще четверть часа до начала, народ громко разговаривает, музыка гремит, что‑то бравурное, спортивные и военные марши. Ну скорей бы начинали!

Горит звезда, над городом Ширазом

Горит звезда, прощальная моя…

Мать моя женщина, это ж наша песня, из иных времен! Только у нас «над городом Кабулом» пели, а здесь на Шираз переделали, где бои были в сорок шестом, во время Иранского конфликта. Локального конфликта, не войны — чтоб силы и ресурсы Советской страны от восстановления разрушенного в войну прошедшую не оттягивать. Тогда у нас три дивизии там было, один мотострелковый корпус, они на себе весь конфликт и вытянули, по существу, ну еще воинство Барзани конечно — очень не хотелось курдам снова под британский сапог. И никто не расскажет о том, что творилось за линией фронта — которой и не было, считай, в тех песках. Родина о вас не вспомнит — потому что она о вас и не слышала! Зато турки с тех пор «советских шайтанов» шибко боялись, ведь в сорок третьем им с нами в бою повезло не встретиться — теперь такой урок получили, что в Израильской войне пятьдесят пятого года лишь словами и обещаниями арабской коалиции помогали, а сами и думать не смели на наших друзей напасть. Но вот никогда прежде я не слышал это здесь — про Кабул помню, наш кэп Большаков под гитару пел, еще в мире том!

А вокруг тем временем что‑то поменялось! Пустого пространства стало намного больше, и оба прежних соседа, слева и справа, тоже куда‑то делись, как по волшебству! Теперь справа от меня сидела женщина, очень красивая — ей было уже не двадцать, но выглядела просто великолепно, еще очень здорово и молодо, как «полковник Рагозина» из какого‑то полицейского сериала про экспертов, что видел я в жизни бесконечно далекой, перед самым провалом сюда ( прим. — сериал «След», Первый Канал, 2007–2011, затем Пятый Канал — В. С. ). А соседом слева оказался немолодой невысокий и неширокоплечий, но крайне опасный человек, «главный мастер — убивец Советского Союза».

Здраствуйте, Анна Лазарева. Привет, Юрий Смоленцев. И прощай, моя безопасность, хе — хе. С винтовкой, «калашом» или пистолетом я бы еще посмотрел, чья возьмет — но в рукопашном бою на ограниченном пространстве Брюс завяжет меня морским узлом за две с половиной секунды. И конечно же, тут еще их люди рядом есть.

— А ты гнида, Валечка. Или герр Филипп Швенгер, по липовому паспорту, как тебя сейчас называть? Или просто, «Скунс», профессиональный наемный убийца и специалист по деликатным делам, входящий в первую десятку таковых, по негласному мировому рейтингу?

Разговор начала Лазарева. Смоленцев только безучастно глядел чуть в сторону. Ну — это он так пусть новичков сопливых разводит. Я‑то знаю, что он сечет любое мое движение и готов ко всему. А вот Анечка явно переборщила.

— Э, нет, почтенная миссис Лазарева, гнида — не я. Гнида — та тварь, которую я без вашего августейшего разрешения завалил. И скажите мне спасибо — вам теперь с той гнидой дел не иметь. Не замажетесь.

— Валя — а вот Лазарева на меня не смотрела совершенно, противно говорить с дезертиром — на тот момент он был нам, СССР, нужен. Он, конечно, мразь еще та — но…

Интересно, какого черта меня «лечат»? Почему до сих пор не скрутили? А после разговаривали бы, в спокойной деловой обстановке, в комнате с решетками на окнах. Если им интересно, отчего я ушел тогда. И ведь хуже быть могло — знаю, что были случаи с «воронежцами», когда и стрелялись, и травились — когда война завершилась, настроение мобилизации схлынуло, и дошло до глубины души, а не внешне, что мир совсем иной, и назад хода нет?