Евгений Белогорский: Операция "Невозможное" (Лето и осень сорок пятого)

Одним словом длительное сотрудничество с бюро приучило Черчилля полностью доверять полученным от аналитиков выводам. Все было хорошо и обе стороны, были довольны друг другом, но тридцатое мая 1945 года стало черным днем этого плодотворного сотрудничества.

Готовясь к мирным переговорам в Берлине, британский премьер с головой ушел в переписку с новым президентом Америки Гарри Трумэном. Нынешний обитатель Белого дома не имел никакого опыта и умения ведения дел в большой политике. Это давало связанному по рукам и ногам статьями Атлантического пакта Черчиллю шанс избавиться от унизительного статуса «младшего брата» и вернуть себе титул равноценного партнера в Большой тройке.

Огромный поток писем, записок и телеграмм стал непрерывно циркулировать между двумя берегами Атлантики. Обсуждая с Трумэном тот или иной вопрос относительно будущего Европы, Черчилль стремился навязать собеседнику свое мнение, однако не сильно преуспел в этом деле. Соглашаясь с мнением о необходимости держать Сталина в крепкой узде, Трумэн не торопился признавать за Черчиллем право «первой скрипки» в англосаксонском дуэте.

Полностью занятый подготовкой к грядущим мирным переговорам, Черчилль отодвинул на задний план все иные дела, в том числе и парламентские выборы. Встав у кормила власти в самые трудные для страны время, выстояв под ударами врага и одержав победу, Уинстон был полностью уверен в положительном исходе предстоящего голосования.

Это мнение разделяли как члены правящего кабинета, так и многие парламентарии, отдавшие политике не один год. Больше того, такого же мнения придерживался и лидер лейбористов Клемент Эттли, считавший, что после окончания войны бороться с популярностью Черчилля безнадежным делом.

Поэтому предстоящие выборы высокие стороны посчитали делом чисто формальным и свои предвыборные кампании провели с минимальными финансовыми и прочими материальными затратами. К окончанию войны, из-за развязанной немцами морской блокады, некогда гордая и могущественная Британия испытывала острейший дефицит буквально всех видов товаров. Начиная от топлива, продуктов питания и тканями и заканчивая банальными швейными иголками, нитками и спичками.

Каково же было удивление господина премьера, когда он стал читать принесенный Фимсом прогноз предстоящих парламентских выборов. Привычно раскрыв серую папку, он ознакомился с шапкой доклада, бегло пробежал глазами его средину и погрузился в изучении прогноза своего ближайшего будущего.

Полностью уверенный в результатах выводов, Черчилль сначала не совсем понял сделанное аналитиками МИ-6 заключение. Вначале, ему показалось, что в итоговое заключение вкралась досадная опечатка, но чем внимательнее он вчитывался в текст, тем сильнее стали дрожать его пухлые и толстые пальцы. Когда же премьер полностью осознал, что пророчат ему на грядущих выборах аналитики, то кровь нахлынула на его чело, и скомканные в гневе бумаги полетели в сторону незадачливого пророка.

— Что это такое!!? — взорвался в праведном гневе Черчилль. — Что за ерунду насочиняли ваши парни, Фимс!!? Они, что, к концу войны разучились понимать то, что понимает любой начинающий политик!? Как это так, партия победы может проиграть выборы!!? Вы сами, только вдумайтесь в эти слова!!

— Извините, сэр. Для меня самого подобный прогноз стал полной неожиданностью. Поверьте, сэр, но все наши аналитики пришли к одному и тому же выводу, и не верить им, у меня нет никаких оснований.

От этих слов лицо Черчилля стало ещё больше пунцовым. Сделав над собой огромное усилие, он попытался найти для себя достойный выход.

— Возможно, ваши парни сделали выводы, используя не вполне достоверные данные. Вы как-то сами мне говорили о подобной возможности, Фимс — с затаенной надеждой в голосе предположил премьер, но чиновник тут же раздавил все его чаяния своим безапелляционным вердиктом.

— Перед тем как идти к вам с подобным известием, я приказал своим специалистам перепроверить достоверность всех исходных данных, сэр. Они были перепроверены трижды, и все равно получился прежний результат, сэр.

В этот момент на сэра Уинстона было жалко смотреть. Не желая признавать столь убийственный для себя вердикт народа, он горько простонал.

— Но то, что вы принесли немыслимое, просто немыслимое, Фимс!

Жалостливое сетования премьера нисколько не тронули сердце чиновника, успевшего хорошо узнать натуру Черчилля за годы войны. Фимсу очень хотелось сказать сакраментальную фразу «Глас народа, глас Божий!», но он естественно этого не сделал.