Константин Кураленя - Жернова времени

– Скрытно выдвинуться в обозначенный квадрат и ждать сигнала к атаке, – сформулировал боевую задачу на ближайшее будущее политрук, вернувшись от комбата.

– Командир, войска генерала Попова взяли Калугу! – радостно заорал стрелок-радист, едва Саша протиснулся в командирский люк.

– А какое сегодня число? – спросил я.

– Ну ты, Сибирь, даёшь! – гаркнул механик. – Новый год сегодня, тридцать первое декабря.

За время своего пребывания в танковых войсках я заметил, что все танкисты говорят на полтона выше, словно все их собеседники глухие. Но танк того времени – это ревущая дизелем без глушителей и страшно лязгающая гусеницами железяка, рядом с которой даже крика не услышишь.

– Не Сибирь, а Дальний Восток, – поправил я машинально.

– А какая разница, всё равно вы там все живёте в берлогах и молитесь медведю, а для нас всё, что за Уралом, всё Сибирь.

– Хватит споров, запускай двигатель, скоро будет вторая ракета, – оборвал препирательства Александр.

Танк взревел двигателем, и дальнейшее общение без шлемофонов стало невозможным. И наконец, две зелёные ракеты оповестили нас о начале движения.

Мы простояли в перелеске у Гнилого до самого вечера, но команды к наступлению так и не поступило.

– Да что они там, черти! – нервничал Кретов.

Парень переживал. Он считал своей личной виной то, что немцы в буквальном смысле пришли к нему домой: до его родного Сокольего было не больше десятка километров. Я представляю, каково это – воевать у крыльца родного дома. И каждый час бездействия ложился тёмными кругами вокруг его глаз. Чувство вины за всю Красную армию толкало его на отважные до безрассудства поступки. Мы, его подчинённые, понимающе переглядывались и втайне просили Бога уберечь Сашку от безумных идей.

– Не переживай, командир, ещё навоюемся, – попытался успокоить его механик.

– О чём ты говоришь! – вспылил Кретов. – Ты видел виселицы?

– Ну, видел, – виновато произнёс Сергей.

– Погибнуть должны были мы, а не они. Это мы надели форму и дали клятву своему народу защищать и оберегать его от врага. Мы не сдержали свою клятву. Мы не защитили народ, который кормил и одевал нас всё время, пока мы учились воевать. – На глазах у политрука показались слёзы. – И чему мы научились? Драпать? Немец до самой Москвы допёр, а мы у брошенных нами матерей спрашиваем: «Вы почему для немцев хлеб сеяли, почему с голоду не сдохли?»

– Ну, ты это, командир, совсем уже, – отводя взгляд в сторону, промямлил стрелок-радист.

– Здесь неподалёку моя мать и братья с сёстрами. Когда я приехал домой в курсантской форме, она плакала и говорила соседям, что вырастила защитника. Как теперь смотреть ей в глаза, чем оправдываться? – В голосе Александра звучала неприкрытая боль.

Мне было жаль политрука. Я знал, что вопросом «кто виноват?» задавались десятки тысяч людей и сейчас, и на протяжении всех лет после войны, вплоть до моих дней. Я бы, наверное, мог назвать главного виновника. Но политрук бы мне не поверил. Потому, что, поднимая солдат в атаку, его коллеги командиры и политруки осипшими на морозе глотками кричали: «За Родину, за Сталина!»

И, подгоняемые пулемётами заградотрядов НКВД, с его именем на устах бойцы ловили грудью горячий свинец и падали в белый снег.' И ещё много лет одурманенный народ будет самозабвенно поклоняться сотворённому ими идолу. А Бог безгрешен, ибо он есть Бог.

– Ну, и что мы сидим? – прозвучал голос механика- водителя. – Новый год всё же. Не по-нашенски как-то всё это, не по-русски.

Мы расположились в выделенной пехотинцами землянке. Обрадованные тем, что их будет поддерживать броня нашего танка, бойцы были готовы услужить нам во всём.

– Привет маслопупым! – Закрывающая вход в землянку плащ-палатка откинулась в сторону, и в дверном проёме показалась пригнувшаяся фигура человека в новеньком белом полушубке.

– И вам не чихать, – скромно ответил на приветствие Серёга.

– Я командир Второй стрелковой роты, старший лейтенант Егоза, пришёл крепить боевое содружество! – И на стол, рядом с гильзой-керосинкой брякнулась помятая солдатская фляжка. – Чистый! – пояснил командир Второй стрелковой.

Следом за фляжкой последовал присыпанный крупной солью шмат сала и буханка хлеба.

– А это мой вклад в победу!

– Присаживайтесь, товарищ старший лейтенант, – подсуетился Валера, стряхивая с ящика из-под снарядов невидимый мусор.

– Политрук Второй танковой роты Второго танкового батальона Кретов Александр, – представился наш командир, протягивая ладонь.