Кудеверские мужи оказались куда менее сдержанными на язык, чем дружинные – при виде князя тут же принялись судачить на своём забавном цокающем наречии – обсуждать, куда, по их мнению, он ездил.
– Цародеил небось.
– Богов цлусал.
– Удацю ворозил, колдун рызый.
Предположения высказывались таким громовым шёпотом, что их не услышал бы только глухой. Князь же только усмехнулся в усы – поди ещё разбери под личинами – кто там что болтает! Да и что взять с этих лесовиков, если они деревьям поклоняются? – и поскакал дальше – к телу «змеи».
За его спиной выросли два всадника – оба могучие гридни, полностью снаряженные к бою.
Князь даже не оглянулся – на своих телохранителей он давно привык не обращать внимания. Отличал друг от друга только по большому рваному шраму на щеке одного из них, мысленно называя одного «чистый», а второго – «меченый». Оставленные у подножия холма, с которого он смотрел на «змея», из-за неожиданного рывка своего подопечного вниз по обрывистому склону, они на какое-то время потеряли из виду. Но совсем ненадолго – к подобным выходкам вои давно привыкли – князь пользовался любым удобным случаем, чтобы избавится от их общества, поэтому всегда были начеку.
Маленькая кавалькада достигла главных сил войска. Это была лучшая дружина – три дюжины витязей и почти две сотни отборных гридней, вольготно растёкшихся по реке длинной нестройной колонной. От разноцветных накидок и попон сразу зарябило в глазах. Дружинники весело перекликались, сыпали солёными шутками, хохотали и громко хвастали, кто больше награбит в Плескове, когда его захватят. Иные громко декламировали вирши.
Справа от главной колонны «скромно» жалась к берегу другая, поменьше. Это ехали отроки, ведшие в поводу боевых коней старших товарищей. Эти тоже хвастали – кто из них быстрей станет настоящим воем.
Князь пришпорил мышастого и устремился в проход между колоннами. Отроки при виде него зашушукались – не хуже кудеверских охотников. Дружинники приветствовали своего предводителями громкими криками, на время прервав разговоры и бахвальство.
Огненноволосый всадник промчался прямиком к большому трёххвостому стягу, колыхавшемуся в голове колонны. На его серебряно-синем полотнище пластался в прыжке рыжий лесной волк, пытавшийся ухватить клыками сокола-тризуба в правом верхнем углу. Точно такие же знаки были вырезаны на кольце-печатке, украшавшем безымянный перст княжеской десницы.
Рядом с большим знаменем на ветру трепетал малый однохвостый прапорец цианово-синей расцветки, по центру которого красовалась сжимаемая огромным кулаком здоровенная двусторонняя секира. Этот стяг везли следом за кряжистым сивоусым боярином, восседавшим на не менее кряжистом гнедом жеребце. Прапор принадлежал ему – первому воеводе княжеской дружины. Трёххвостый стяг – самому князю.
– Что говорят боги, Всеслав? – пробасил боярин вместо приветствия.
– Они на нашей стороне, Военег – усмехнулся тот в ответ.
Всё войско – в том числе ближние бояре – и даже собственные телохранители – были уверены, что князь умеет ворожить, и даже – напрямую говорить с богами. Тот не спорил. Главное, что бы такие слухи шли на пользу дела.
– Что доносит разведка?
– Пока всё спокойно.
Князь кивнул, дал шпоры коню и поскакал дальше.
Тут же, наперерез ему, изо всех сил понукая смирную чалую кобылу, устремился облачённый в просторные светлые одежды молодой жрец-бард с тонким породистым лицом, обрамлённым роскошной золотистой гривой волос.
Этим металлом тот был буквально осыпан с головы до ног. Им тускло отсверкивали толстые браслеты на запястьях, перстни на пальцах, целый пучок ожерелий на шее, серьги в ушах. Чело певца и вовсе венчала тончайшей работы диадема, в которую был вделан огромный смарагд, готовый посоперничать своей чистотой даже с очами князя! Через плечо барда свисало главное его «оружие» – изящные гусли красного дерева, богато инкрустированные серебром.
Ну хоть что-то у него не из золота!
– Князь, разреши мне сопровождать тебя! Я не мог наблюдать, как ты общаешься с богами. Позволь же увидеть, как ты повелеваешь людьми!
Всеслав поморщился.
Этого барда он недолюбливал с самого первого дня их знакомства. Уж очень слабо его совсем не воинственный вид вязался с образом могучего необоримого витязя, который тот создал из князя в собственных песнях. Да ещё и этот его всегдашний нелепый пафос…
Но поделать с этим ничего была нельзя – виршеплёта ему навязал сам великий волхв. Как он заверил – для пользы общего дела.
Читать дальше