Владимир Панин: Жаркое лето сорок второго

– Пока я, но говорят, Жуков хочет назначить командармом генерала Баграмяна.

– Знаю, толковый командир. Сработаетесь и обязательно возьмете Поповку, – сказал Рокоссовский и загрустил. Его армия худо-бедно, но продолжала наступление на запад, а он должен был отправиться на восток.

Теперь без него будут решаться боевые задачи, разрабатываться планы. Без него будут вестись жаркие бои наступления и ожесточенное отражение яростных контрударов противника. И до ушедших вперед полков и батальонов уже не докричаться, не дозваться, не увидеть их за чернеющей до самого горизонта стеной леса, среди густо засыпанных белым снегом полей.

Единственной отрадой для Рокоссовского в московском госпитале была встреча с семьей. После июня сорок первого генерал имел о них самую скудную информацию из писем и разговора с командующим. Знал, что находятся в эвакуации, что испытывают трудности, но в этот момент вся Россия испытывала трудности и половина страны была в эвакуации.

Но не только местные партийные органы и администрация госпиталя беспокоились о судьбе раненого генерала. Интересовались состоянием больного и компетентные органы по запросу армейского комиссара 1-го ранга Мехлиса Льва Захаровича.

Знакомство с этим человеком для любого генерала Красной Армии было тяжелым и серьезнейшим испытанием. Посланный Сталиным на Западный фронт для выяснения вопроса о сдаче Минска на шестой день войны, он оставил о себе недобрую память в генеральской среде.

Истинный коммунист и комиссар, Мехлис спросил с каждого, кто был виновен в развале Западного фронта, и спросил жестко. Невзирая на былые заслуги и высокое положение провинившегося человека.

Приезд Мехлиса на фронт сильно всколыхнул генеральское сообщество. Его боялись, его ненавидели, но выполняли все его требования, и больше ни на одном фронте не было массовой сдачи в плен, с развернутыми знаменами и полковой музыкой.

Трудно дать однозначную оценку этому человеку. Он не был добрым и отзывчивым куратором, который только журил и трепал по головке провинившегося человека. Главным его мерилом всегда было дело, которое поручало ему государство, и его исполнение. Будучи продуктом своей эпохи, он требовательно спрашивал с каждого и в первую очередь с самого себя. Ему невозможно было понравиться или угодить. К лести он был глух, а праздных болтунов и любителей громких рапортов и праздничных отчетов терпеть не мог. Ему можно было только показать себя с хорошей стороны в деле, не раз и не два, и только тогда Мехлис был готов поддержать человека, поручиться за него своим комиссарским словом.

Столкнувшись с ужасающим положением в командной среде Красной Армии в июне сорок первого года, когда выяснилось, что все заверения наркома и начальника Генерального Штаба РККА сильно разнятся с истиной, он не опустил руки. Не застрелился и не пустился в бега, а попытался хоть как-то исправить сложившееся положение.

Будучи далеко не глупым человеком, он отлично понимал, что одними репрессиями дело невозможно исправить. Один раз хорошо встряхнув красный генералитет в начале июля сорок первого, он больше никогда не настаивал перед Сталиным на повторении этого. Ни после Киевской катастрофы, ни после трагедии Вязьмы и Таллина, массового наказания среди провинившихся генералов не было.

Как правило, взыскания получали единичные представители верховного командного сословия, в виде понижения в звании и должности, с отправкой на фронт. Мехлис, как и Сталин, видел исправление безграмотного командования в выдвижении новых командиров, способных на равных сражаться с врагом, за спиной которого была вся Европа, и его офицеры и генералы имели большой серьезной военный опыт, в отличие от выдвиженцев Гражданской войны.

Такие командиры, несомненно, были. Их характер и навыки выковывались в жестоких боях с противником. Их нужно было только разглядеть, подставить плечо и помочь сделать шаг в нужном направлении. И чем скорее это сделать, тем будет лучше всем.

Как заместитель наркома обороны, он был в курсе всех военных удач и неудач огромного фронта, раскинувшегося от Белого моря до Черного моря. Тщательно просматривая их, он «брал на карандаш» и записывал в специальный блокнот тех, на кого стоило обратить внимание в плане роста.

В числе заинтересовавших Мехлиса людей был и генерал Рокоссовский. Его заместитель обороны запомнил ещё по смоленскому сражению и мог убедиться в правильности своих суждений во время битвы за Москву.