Владимир Марков-Бабкин - Император мира

– Белая армия? Это что еще такое?

– А, вы же не в курсе! Верховный Военный Комитет вчера официально заявил о своем намерении восстановить монархию во Франции.

Мостовский удивленно на него воззрился.

– Вот, право, вы меня удивили, граф! А как же непредрешение и вся подобная ересь?

– Петен со товарищи решили, что размытость целей в условиях того, что вся страна поделена на куски, лишь вредит. Те, кто за республику, пробираются на север, на территории парламента, те, кому ближе идеи социалистов или анархистов, движутся в Париж, Леон, Дижон или Марсель, те, кому наплевать, идут домой или сбиваются в какие-то банды. Осталось показать путь тем, кто хочет восстановления сильной Франции и монархии. Таковых, по мнению генералов Верховного Военного Командования, тоже немало.

– А вы как думаете, граф?

Полковник Игнатьев лишь развел руками.

– Кто тут может что-то определенное сказать в таких-то условиях? Пока ажитации не наблюдается, но так и времени-то прошло всего ничего, верно ведь?

– А что будущий монарх?

– Трудно сказать. Пока герцог де Гиз никак не выражал своего мнения на сей счет, и со вчерашнего дня его никто не видел. Подождем, посмотрим.

– Понятно. Так все же, а почему именно «Белая» армия?

– По цвету знамени Бурбонов.

– Ах да, конечно. Что ж, с этим все понятно. Другое беспокоит меня – где-то через неделю, если ничего не случится на железных дорогах благословенной Франции, начнут прибывать в Орлеан русские части. В складывающихся условиях заявленный марш на Париж вполне может обернуться боями. Вряд ли ведь деятели Второй коммуны добровольно сложат оружие. Во всяком случае, когда я выезжал из Парижа, они были настроены весьма решительно. Правда, разрешение на выезд Жак Садуль подписывал в том числе для того, чтобы поскорее от нас избавиться, так сказать, от греха подальше, дабы какой-нибудь эксцесс не привел к официальному объявлению войны Россией Второй коммуне. Они там в Париже, разумеется, уже знают о погрузке двух русских полков для отправки в Орлеан.

Игнатьев усмехнулся.

– Так пусть договорятся со своими товарищами в Марселе и Лионе не пропускать эшелоны с русскими войсками.

– Мне нравится ваша ирония, граф. Вы же сами знаете, что с нашими полками никто во Франции связываться не желает. Две бригады боеспособных войск на территориях, которые полностью разложились в плане порядка и дисциплины, это, знаете ли, как лиса в курятнике. Кур вроде как много, но разве бросятся они на лисицу?

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ.

ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО».

11 (24) мая 1917 года

Непроглядная ночь царила вокруг. Тяжелые тучи добавляли мрака в природу и в мою душу. Тяжело было мне. Уж не знаю, по какой причине, но томилась душа, не шел сон, и я, соответственно, томил душу и нервы всех окружающих, от камердинера Евстратия Елизарова до самого распоследнего охранника или поваренка. Ну, чего томились они, было как раз понятно, мало ли чего царь-батюшка возжелает в столь поздний час? Но пока мое величество возжелало лишь кресло поставить у пруда да плед с трубочкой принести. Так все и томились – я в кресле, а остальные в окрестностях меня любимого.

Вроде и праздник сегодня, Вознесение Господне, но мечется душа моя. Вроде и в Москву сегодня с утра съездил, и большой императорской выход устроил, и высочайший прием провел в честь государственного праздника, и делегации всякие принял, и мероприятия посетил, но тягостно было, и все тут.

Да и погода не благоприятствовала сидению, усиливался холодный ветер, шумели деревья и камыш у пруда, шелестела трава. Но не мог я себя заставить уйти в дом. В конце концов, мои пионеры там, за прудом, тоже под открытым небом обитаются. Ну, не совсем под открытым, понятное дело, все же в армейских палатках как-то всяко теплее, чем мне здесь, но те же их часовые стоят отнюдь не в палатках. И где-то там мой сын Георгий, отказавшийся ночевать в доме. Впрочем, я и не настаивал, пусть сызмальства привыкает к реальной жизни, к тяготам и лишениям служения, так сказать.

Что ж, сегодняшние телеграфные переговоры с Мостовским отчасти прояснили ситуацию, но не добавили определенности в ситуацию во Франции и вокруг нее. Объявленные Петеном «Сто дней» формально остановили наступательные действия, но лишь отчасти, лишь в теории и лишь на бумаге. Во-первых, что бы там ни заявляли сам генерал Петен и весь его так называемый Верховный Военный Комитет, контролировали они лишь незначительные силы бывшей французской армии. Почему бывшей? Да потому, что нынешняя Франция представляла собой некое квазигосударственное образование, сформированное из разрозненных и часто враждебных друг другу частей. Да и армией всю эту разложившуюся вооруженную массу назвать можно было лишь очень и очень условно.