Чель Э. Генберг - Опасные странствования. Исторический авантюрный роман

Тут как раз появился тот человек в рваном солдатском обмундировании. Он остановился у коляски. Кристина вынула кошелек, чтобы подать солдату монетку, думая, что это нищий. Но солдат выпростал руки из карманов и протянул их Дагвинду. Пальцев на руках не было, только остатки фаланг. Остальное исчезло при взрыве бомбы на войне.

– Ты должен слушаться свою мать, пацан! – сказал этот бородатый, дурно пахнущий мужик. – Будешь обкусывать ногти – станешь таким, как я!

Солдат получил свою монету, а шестилетний малыш перестал после этого грызть свои ногти.

Какое-то время спустя он до смерти напугал свою мать. Они поставили на кухне большую лохань, чтобы искупать Дагвинда. Он сидел в воде, дожидаясь, когда придет служанка и намылит его. Но она с чем-то замешкалась, и Дагвинду пришло на ум узнать, сколько он вытерпит не дыша. Он наполнил легкие воздухом и нырнул под воду. Он лежал на дне лохани, как мертвый, с закрытыми глазами, считая про себя.

Когда пришла мать, он уже насчитал до двухсот пятидесяти трех и начал меняться в лице. Кристина Мартинссон закричала от ужаса. Подбежала служанка, и они вдвоем вынули его из воды. Тут он открыл глаза.

– Ты меня до смерти напугал! – закричала мать.

– И меня тоже, – вторила служанка.

– Зачем вы меня вынули? – спросил Дагвинд. – Теперь я не узнаю, сколько я могу выдержать. Я хотел досчитать до трехсот. И уже немного оставалось!

Одним летним днем он повторил свой опасный опыт в ручье, бежавшем за домом. Тут он досчитал до трехсот, и поскольку он считал медленно, то решил, что выдержал примерно четыре минуты. Это было дольше, чем смог кто-либо до него, насколько это было ему известно.

Дагвинд рос и превратился в рослого и здорового парня, получившего приличествующее его сословию воспитание. Он уяснил себе, что праздники и приемы были мерилом статуса усадьбы и как важно было принимать каждого гостя чуточку лучше, нежели требовалось по рангу. Скудный прием – признак неуважения к гостям. Бедный стол означал принижение гостя.

Главным в воспитании было умение вести себя. Кто не умел вести себя, был достоен презрения. Этикет определял разницу между сословиями.

Дагвинду быстро надоели все эти показные помпезные церемонии, но он знал, что они необходимы, и был вынужден терпеть их.

Он знал, что Швеция была четырехэтажным строением. На первом этаже были крестьяне и работники, выше – мещане и жадные до денег буржуа; на третьем этаже – священнослужители, а выше всех стояли дворяне и знать, которые имели контроль и власть над всеми. И только король был выше, но и он так или иначе принадлежал к дворянскому сословию.

Как и другие молодые дворяне, Дагвинд обозначал свое положение дорогим гардеробом. Это проявлялось, когда он выходил куда-нибудь, да и кроме того, нельзя было слишком часто появляться в одном и том же.

Домашнего учителя звали Юхан Русѐн; он был сыном священника в провинции Вестергётланд. Ему удалось научить Дагвинда немецкому и латыни, математике и философии, помимо всего прочего, что могло понадобиться в жизни. Сам Русѐн учился в Германии и знал, как себя вести во дворце и хибаре. Он был очень охоч до женского пола, каковой познавал на практике. Как-то он взял Дагвинда с собой в припортовый квартал в Нюлёсе. На втором этаже пивной «Горн», названной в честь мыса Горн в Южной Африке, Дагвинд в четырнадцать лет расстался с невинностью, унаследовав интерес своего учителя к эротике.

Когда Улоф и Кристина Мартинссон поняли, что сын не может научиться ничему новому дома, в Швеции, они отправили его для продолжения обучения в Париж. Он не утратил своего интереса к учебе, а также ни в коей мере к тому, что вкусил в «Горне».

Отец часто писал письма своему единственному сыну, в которых беспрестанно подчеркивал важность того, чтобы Дагвинд приобрел хорошие манеры. «Ты должен стать благородным юношей, – писал отец. – Важно уметь вести себя по-светски. Что хорошего в том, что ты вернешься домой ученым педантом?»

Он вернулся домой всецело обученным. Теперь он мог размахивать шляпой с плюмажем на французский манер и говорить с учеными людьми на двух-трех живых и мертвых языках.

Кроме того, он умел фехтовать, метко стрелять из пистолета и мушкета и обучился военной стратегии, хотя и на довольно среднем уровне.

Когда он жил во французской столице, он часто бродил вдоль набережных, наблюдая кипящую там жизнь. Там он вспоминал свой дом и тосковал по нему. Суда он связывал с рекой Гёта-Эльв и городом Нюлёсе. Иногда его пронизывало желание стать морским офицером. «У них униформа красивее, – считал Дагвинд, – чем у кавалеристов и артиллеристов».