Лидия Ситникова - Бог исподволь - один из двенадцати

– Дьявольщина, – пробормотал Ингер, кладя обломки на стол и стягивая перчатки. Вспотевшая за день ладонь оставила на столешнице тёмный след.

Он тщательно завернул обломки в обрывок холста и спрятал в походную суму. Рука нащупала среди смятых тряпиц твёрдые, гладко обточенные досочки.

Книга .

Ингер не стал доставать её – этот импровизированный фолиант с самодельной «обложкой» из дерева. Вложенные между досочек разноразмерные листы за долгие дни перемешались, а пыль с них исчезла под пальцами, перебиравшими страницы сотни раз. Книга изменила свой вид, но не стала от этого ближе. Охотник заучил её наизусть, но смысл написанного так и не открылся ему до конца. Он был всё так же далёк от понимания сути чудовищных рисунков и не связанных между собой фраз, как и в тот день, когда обнаружил книгу.

Ингер опустился на лавку и закрыл глаза. Оранжевая тень пламени плясала на веках. Усталость прошедшего дня навалилась на плечи, заставив сгорбиться и тяжело облокотиться о столешницу – а перед глазами заплясали образы, где утомлённая мысль переплела воспоминания и сны…

Окрестности Дармштадта. Годом ранее

– Он не придёт. Уже минула полночь, Мота.

– Не придёт… – эхом отозвалась вдова, застывая посреди комнаты. Её юбки мели давно не скоблёный пол. – Не придёт мой Антонио, говоришь…

Она юркнула к нему, остановилась перед скамьёй, заглядывая в лицо. Её глаза в тусклом полумраке дома казались огромными и светились, словно ведьмин огонь среди болота в ночной час.

– А может, он тебя боится, а, пёс? – прошипела она. – Пёс Инквизиции пугает моего Антонио!..

– Твой язык пропитан ядом, женщина! – инквизитор брезгливо оттолкнул вдову и поднялся, едва не опрокинув опустевший кубок. Выпитое вино оставило во рту травянисто-мятный привкус. – Ты безумна, вдова, и на твоё счастье…

Договорить он не успел – в его губы впился сухой шершавый рот вдовицы. В ладонь вдруг ткнулось нечто округлое и плотное. Пальцы сжали эту упругость, и она подалась. Зубы Моты терзали и мяли его язык, потрескавшиеся губы царапали подбородок и щёки, и он вдруг вздрогнул от резкого вкуса мяты во рту. Слюна вдовы отдавала той же травянистой прохладой, что и вино. Колдовство?..

Упругое нежное тело прильнуло к нему. Пальцы Моты пробирались под рубаху, доискиваясь укромных уголков, ласкали и гладили, сжимая и едва касаясь. В животе разлилась тёплая истома. Колдовство? Что ж, пусть. Пусть безумица плетёт свои чары, такие сладкие – об этом всё равно никто не узнает…

Грохот распахнутой двери прозвучал как удар колокола, гулко отдавшись в ушах.

– Ты! Ты, шакал, предатель Церкви и Господа нашего Иисуса Христа!

Инквизитор вскинул голову. На пороге в сопровождении двух дюжих доминиканцев стоял Геликона – молодой амбициозный дознаватель из Тосканы.

Вдова завизжала, даже не пытаясь прикрыть срам. Её обвисшие груди болтались, как пустые мешки. Он отшатнулся, в животе противно сжалось. Что это было – наваждение? Или зов неутолённой плоти так затуманил рассудок?..

Не обращая внимания на присутствующих, инквизитор схватил Моту за волосы и притянул к себе. Её изрезанное морщинами лицо, с глубоко провалившимися глазами и жёлтыми зубами во впалом рту, вызвало рвотный позыв. Мята. Мятное масло и вино…

– Она меня околдовала! – крикнул он, отшвыривая вдову прочь.

– Околдовала, говоришь? – дознаватель подошёл, брезгливо поддевая носком сапога разбросанное платье, – Герхард, собачий сын, ты сам пошёл в её объятья!

Голова кружилась, в ушах нестерпимо звенело, и писклявый голосок Геликоны терзал мозг будто ржавый, но очень тонкий гвоздь.

– В повозку обоих! – приказал дознаватель монахам.

Один из клириков подхватил вдову под мышки и поволок из дома прочь.

– Антонио! – скулила она, норовя обернуться на Герхарда, – Антонио, жизнь моя!..

Второй доминиканец шагнул к инквизитору.

– Только тронь, – прошипел тот, – я тебе глаза вырву.

Монах застыл в нерешительности. Герхард собрал раскиданное на полу бельё. Стены постоянно норовили куда-то уплыть, а ноги отказывались нормально сгибаться. На живот и то, что ниже, смотреть вообще не хотелось.

Дознаватель стоял поодаль и, скрестив руки, с видимым удовольствием наблюдал, как инквизитор одевается.

Брэ. Камиза. Шоссы 6 6 Брэ – нижнее бельё, напоминающее шорты. Камиза – нательная рубаха. Шоссы – узкие облегающие мужские штаны. … Боже милосердный, в чём это они?! Верхняя рубаха. Плащ… Рука потянулась к перевязи с клинком.