Александр Берник - Степь 3. Закат

Все движения скупые, жадные, как бы в виде великого одолжения. Жесты скудные и вообще она большее время находилась в каком-то замороженном состоянии. Замрёт и не шевелится. Вот и сейчас забилась к стенке, упёрлась ничего не видящем взглядом в поясницу венчанного мужа и «рыдает», но настолько тихо, без каких-либо проявлений во внешности, что не знающий её, ни по что не догадается о бури обиды в её душе. Просто лежит и безучастно льёт слёзы по щекам смачивая подушку.

Досталась она Сфендославу в наказание от его непутёвого дядьки. Тот это чудо где-то в болгарском царстве в походе «на меч взял». Поговаривали, что она была какая-то родовитая. Не то царевна, не то королевна. Дядька её попользовал, а как мозоли заработал на мужском достоинстве, обтёсывая это заморское бревно, так в приказном порядке подарил сопливому ещё тогда Сфендославу, чтоб с юности прочувствовал всю «занозистость постельных досок», заставив при этом жениться. Видите ли, он ей обещал. А Сфендослава кто спрашивал?

Иванка родила после свадьбы Ярополка. Чей это был поскрёбыш даже мать ни знала, потому что от рождения с воспитанием в этом деле была бестолковая. Но совет ордынских родов признал в Ярополке кровь Рюрика, кто бы из этих двух родственников не постарался тогда, а оттого князю, помимо его воли пришлось определять в сыны, узаконивать.

А что Сфендослав? Проглотил и не поморщился. Князь ведь он кто? Он ни пуп земли и даже не голова правящего рода, а лишь его показушная морда лица. Посольские приёмы, судебные разборы, да во главе войска красоваться перед народным стадом. Вот и все его привилегии.

Второй княжеской женой числилась красавица Ветляна, девка не только родовитая из местных киевских славян, но и на славу дородная телесами, являясь полной противоположностью Иванки. Вот ту, чтобы описать, потребовалась бы целая свора писарей, и то бы описывали до вечера. Пока каждую деталь взором и словом охватишь, так и чернила кончатся. В общем, свинья свиньёй, но Дунав её так грязно не обзывал, а кликал ласково – «свининка вонючая».

Да и то правда, чего греха таить. Кроме неподъёмного веса было у Ветлянки ещё одна черта, отворачивающая от себя мужиков и заставляющая обходить писаную красу за околицу стороной. Воняла она из-под подола тухлой рыбой. Да настолько резко, что как мечом острым резало по носам. Сколько бы она свою селю не мыла и благовоньями не тёрла, и чтобы туда не запихивала, бабы запаха её не чуяли, хоть ты их бей за враньё, а любому мужику эту тухлятину никаким благовоньем не замажешь. Наверное, даже через дёготь прошибло бы.

Сфендослав к ней в широкую спаленку платить мужицкие долги почти не хаживал, а она к нему в двери не пролазила. Так и жили полюбовно на расстоянии. Но, надо признаться, всё ж по большим праздникам, то есть по простудной хвори, молодой князь всегда к ней лечиться ходил. Никакие бабки-лекарки с насморком не помогали. Как зарядит так на целую седмицу, а стоит лишь к Ветлянке на ночь сходить, простудная хворь зараз сама дохла и от княжеского тела отваливалась.

От неё, кстати, он имел второго сына, Олегом назвали. Матерь так порешила, не спрашивая родителей. И дочь малая совсем, Мирославной нарекли при рождении. До своих детей князю было как до чужих на дальнем хуторе. Знал, что есть и то дело великое.

Хотела Матерь ему по молодости ещё и третью присватать из заморских, породистых, но византийский царь обиду учинил, совсем теряя страх, и Сфендославу отказал самым наглым образом. Князю эта их византийская царевна ни в одно колено, да и меж них не упёрлась, но сам факт оскорбления запомнил пожизненно. Если бы князь её послал лесом вдоль берега – это одно дело, а какая-то срань вся обвешенная золотом и на Великого Князя смотрящая как на навоз под ногами – это совсем делалось другим. Тут обидеться можно было за не отказ, а из принципа.

Не поднимая на вошедшего злых очей, князь показал Дунаву ковш, что вертел в руках.

– Будешь?

Богатырь хотел было витиевато высказаться что-то вроде «благодарствую, княже» или «премного благодарен, друже», но из всего задуманного получилось только:

– А то.

Сфендослав зачерпнул пойла из колоды вёдер на пять, что стояла тут же в головах кровати, и протянул дружиннику. Того долго уговаривать не потребовалось. Шагнул широко, ухватил, ни выдернешь, но пить втихую не кинулся. Задрал очи к низкому потолку и вознёс торжественную речь:

– Вседержитель наш! Не прими за пьянку. Прими за излечение.