Людвиг Герхард - Забытый целитель. Роман-трагедия

– А как же вы?

– Мы? Как и все, кого бросают дети. Я схороню отца. Потом твои сестра и брат меня схоронят. Всё это называется продолжением жизни.

– Мама! Что ты?! Что ты?! Прости меня! Да ты меня переживёшь!

– Молчи! – вскрикнула Мирьям. – Молчи. Ты матери о смерти сына не говори! Ты уже этим жизнь мне сокращаешь.

– Ну что могу я сделать, если мне так привиделось?

Мирьям подсела к сыну, прижалась к нему и приложила голову к его плечу:

– Давайте-ка все ложитесь спать.

Все послушно улеглись. Мирьям легла последней и запела тихо любимую детьми колыбельную:

На следующий день к вечеру, как обычно, все снова собрались. Пришёл из школы радостный Иешуа:

– Мирьям! Йосеф! Только что, по пути увидел у дороги раненного орла. Крыло было пробито стрелой. Он лежал навзничь. Сперва подумал, он мёртв. Стрелу пришлось переломить, чтобы извлечь. Потом я осматривал крыло и птицу. Долго осматривал, интересно всё так устроено! У меня в руках был мёртвый орёл! Потом мне стало не интересно, и я решил оставить мёртвую птицу, чтобы идти домой. Но обратил внимание, что рана стала затягиваться, а орёл стал оживать! Я продолжал за ним наблюдать. Потом он даже встал на лапы, расправил крылья, разбежался и улетел. Как быстро у орлов раны затягиваются! Я и не знал!

– Да, да, сынок. У орлов, наверное, так и происходит.

Мирьям переглянулась с Йосефом. Он незаметно для Иешуа пожал плечами и продолжил протирать и укладывать инструменты. Иешуа, улыбаясь, устроился на своём месте и быстро уснул.

– Вздор, – шепнул Йосеф на ухо Мирьям.

– Дело далеко заходит, – ответила шёпотом супруга. – Его могут выгнать из школы и нас всех засмеют соседи, да и в городе. В семье безумный!..

– Похоже, он не сочиняет. Ему всё это действительно кажется, и он в это верит. Это – болезнь! Мирьям, скажи ему утром, чтобы никому об этом не рассказывал.

– Боюсь, он сделает наоборот. Лучше я ему скажу, что здесь ничего удивительного нет, об этом знают все. Возможно, это его сдержит. К тому же в школе сильно и не разговоришься.

– Слушай, ведь он тщеславный. Ты ему скажи, что повторять то, что всем хорошо известно, значит выдавать своё незнание. Он промолчит. А теперь спать.

– Какой уж тут сон… – прошептала Мирьям и отвернулась к стенке.

Так в суете прошла неделя, а там и месяц. Закончилась учёба в школе. Настали каникулы. Детей всех в летнюю жару не стали заставлять тащиться в школу и высиживать за свитками часами в чтении, хотя и мудрости святой.

Пришёл из школы и Иешуа. Он был огорчён не только тем, что нет больше доступа ко свиткам, но ещё и потому, что вынужден всё знойное лето снова, как год назад, помогать плотнику на стройках или в мастерской. Иешуа сам уже понял, что ни с родителями и ни с кем нельзя своими мыслями и удивительным, что с ним происходит, делиться. Понял, что не поверят и засмеют. С ним всё время что-нибудь да происходило, но он держал теперь всё в тайне. К труду у Иешуа было отвращение. Не создан был он для труда. Он часто задумывался и отвлекался, это раздражало Йосефа.

Однажды Иешуа проспал уход отца и побежал вдогонку. По пути он обогнал едва передвигавшихся быков, запряжённых в телегу. В телеге лежал на спине, с запрокинутой назад головой мужчина. Рот его был открыт. Мужчина бал без сознания. В руках оставались поводья и кнут. Его голова и тело безжизненно подрагивали от тряски телеги по ухабистой дороге. Иешуа впрыгнул в телегу и натянул поводья. Быки остановились. Тогда он обернулся к лежащему на дне телеги и осмотрел его. Холодное, влажное, бледно-серое тело, впавшие глаза с тёмными кругами. Запах мочи и испражнений, короткое поверхностное дыхание открытым ртом. Иешуа попытался нащупать пульс, как обучали в школе. Но пульс едва прощупывался.

«Он ещё жив!» – с радостью подумал Иешуа и стал тихо, робко петь прощальную молитву, приложив ладони на сердце умирающему. Он знал множество молитв, но ему никогда не приходилось их петь. Молитвы скорее пелись, чем читались. Иешуа продолжал держать руки на груди у человека, не прекращая пение. Но голос его всё громче раздавался в утренней тиши пустой округи. Все уже давно были на работе. Никто не плёлся по дороге. Фермеры работали в полях, мастеровые были в мастерских, домохозяйки не покидали их хозяйства, а дети ещё спали, и где-то в отдалении доносился ветерком тихий звон ударов кузнеца.