Валерий Большаков: Преторианец. Кентурия особого назначения

– Сами научитесь, – усмехнулся Воронов, – а устод [22] Устод – мастер, учитель. Юнус даст вам уроки. В Ак-Мазаре тайно действует единственная в мире школа панкратиона, где Юнус тренирует избранных. Вчера я видел всех вас в деле и готов поручиться перед устодом… – Воронов спохватился: – А вы-то как, согласны?

– Да-а! – завопили мальчишки вразнобой.

Воронов рассмеялся и тронул машину с места.

Устод Юнус жил в просторном доме на окраине кишлака, а сад за домом разросся так, что занимал места больше, чем пришкольный стадион. Высокие тутовые деревья и южные платаны выстроились в каре, освобождая квадратную поляну.

– Поклонитесь и поздоровайтесь, – наставлял Воронов «избранных».

– Угу… – рассеянно отвечал Искандер. Гефестай кивал только, а разволновавшийся Сергей едва ли слышал слова Терентия.

– И поменьше говорите, устод терпеть не может болтунов!

– Угу…

– Вот вам и «угу»! Заходите! Э, разуйтесь сначала!

Сережка скинул кеды и зашел в прохладную комнату, как тут говорили, «семибалочную», – ровно столько расписных балок удерживало потолок. Три высоких окна бросали голубой, зеленый и желтый свет сквозь разноцветные стекла. Весь пол был устлан громадным пестрым ковром, у стен лежали аккуратно сложенные курпачи – узкие стеганые покрывала, заменяющие таджикам диваны. Мебели почти что не было, только невысокий резной столик – хантахта – стоял посередине, и все.

Было приятно вминать голыми ступнями тугой ворс ковра… еще бы сердце не колотилось как ненормальное, совсем хорошо было бы!..

В свете, лившемся из окошка, Сережа рассмотрел седого, но крепкого человека в одних лишь коротких штанах. Человек сидел на ковре, подложив ноги под себя, и то ли медитировал, то ли дремал.

Сергей неуверенно оглянулся на Воронова, и тот знаками показал: кланяйся!

– Здравствуйте, устод! – сказал Сережа и поклонился. Племянники почтительно согнулись за его спиной.

– Здравствуйте, – тут же откликнулся устод, открывая необычные для здешних мест голубые глаза. Повернувшись к Воронову, он слегка склонил голову: – Приветствую тебя, Хранитель.

– Это те мальчики, устод, – негромко сказал Воронов, – я говорил вам…

Устод Юнус покивал и скомандовал:

– Раздевайтесь!

– Как? – растерялся Сергей. – Совсем?

– Совсем, – спокойно сказал устод.

Сережа сжал губы и разделся, искоса поглядывая на оголявшихся друзей. Гефестай, если и смущался, то не своей наготы, а двух складок на животе – был он отроком упитанным и плотным, «краснощеким богатырем с мышцами». Искандер же скинул с себя одежду так спокойно, будто стоял в закрытой душевой, где его никто не видел.

Устод внимательно оглядел всю троицу, а потом положил свою ладонь Сергею на лоб. И словно благодать ниспослал – так вдруг покойно стало, а лоб ощутил приятную прохладу.

– Сколько тебе? – спросил Юнус. – Тринадцать есть?

– Мне четырнадцать уже! – сказал Сережа и испугался: а вдруг мастер не берет в ученики таких «старых»?! Он добавил торопливо: – Я только в восьмой перешел…

И стал себя ругать – болтаешь много!

– В секцию ходил? – продолжал расспрашивать устод, глядя на сбитые Серегины костяшки.

– Нет! – помотал головой Сережка. – Только с пацанами… Иногда…

– Всегда побеждал? – с интересом спросил устод.

– Когда как… – признался кандидат в ученики.

Устод перешел к Искандеру.

– Александрос, сын Тиндара? – спросил Юнус.

– Да, – ответил Искандер.

– Эллин?

– Д-да… – с запинкой сказал Тиндарид и покосился на Воронова.

– Фехтуешь?

– Да так… – замялся Искандер. – На «троечку»…

Устод кивнул и занялся Гефестаем. Ярнаев сразу заулыбался, заблестел белыми зубами. Юнус пощупал его бицепс, и Гефестай гордо напряг мускул.

– Что я говорил? – сказал Воронов. – Бойцы!

Устод отнял руку и велел «избранным» одеваться.

– Не слушайте его, – сказал он, – вы не бойцы, вы только зародыши бойцов. А станете ли ими, зависит от вас. – И добавил скромно: – Ну, и от меня тоже… Будете приходить по вторникам, четвергам и субботам. Не опаздывать, не спорить, не лениться, не болтать. Ступайте…

Часы до вторника тянулись неимоверно долго, по капле-секунде перетекая из сегодня во вчера. Но вот, наконец, за отрогами Шугнанского хребта затеплилось солнце, блеснуло меж пиков. Настало утро. Отец собрался и ушел на службу. Едва дверь за ним закрылась, Сережка встал. Все! Время пошло!

Ровно в семь нуль-нуль он вошел во двор к устоду. Устод сидел на суфе [23] Суфа – глиняное возвышение. под чинарой, безмятежно глядя на пильчатый хребет вдали. Потом посмотрел на часы, встал и запер ворота. Посторонним и опоздавшим вход строго воспрещен!