Екатерина Аполлонова - Наяву

Город постепенно погружается в темноту ночи. Все краски – снег, тропическая зелень – темнеют. Уходят в сероватую синеву, теряют объём. Мир погружается в тишину. Звуки становятся мягче. Словно я не на улице, а в большой комнате, устланной коврами. Чёрное море преобразилось в загадочный и прекрасный фантастический пейзаж. Снежные тучи преобразились в сказочные горы и острова, покрытые чудесной растительностью. Доминируют тяжёлые, тёмно-голубые тона, местами окрашенные нежно-розоватыми оттенками, слегка присыпанные золотым, словно волшебные сады в цвету. Всё это отражается в море. Преломляется в его неспокойных тёмно-голубых и сероватых волнах. Сложно провести границу. Понять, где кончается одно и начинается другое.

Вижу присыпанный снегом цветущий розовый куст. Сердце замирает от восторга. Дыхание на секунду останавливается. Вспоминаю близких, семью: отца, маму, бабушку. Они так любят природу, так тонко чувствуют её красоту, так восторгаются ею. Их сейчас нет рядом. Как бы я хотел поделиться с ними этой красотой, своим счастьем.

Жадно всматриваюсь во всё вокруг. В каждую веточку. В каждый нюанс. Хочу запастись впрок этим счастьем. Чувствую грусть. Счастье и радость ускользают. Их нельзя закрыть в бутылочку и оставить про запас. Моя борьба только ослабляет чувства. Моё ощущение прекрасного проходит. Вижу своё поражение. И в какой-то момент сдаюсь.

Но мир словно улыбается мне своей мудрой, всепонимающей и всепринимающей улыбкой. И красота возвращается – я не удерживаю её. По мне разливается тепло, и я улыбаюсь миру, Вселенной, тому доброму и прекрасному, что заботится обо мне, любит меня, счастливой, блаженной и благодарной улыбкой. А в голове звучит песня, которую любила бабушка и часто напевала её мне своим слабым тонким голосом:

Всё пройдёт, и печаль, и радость,

Всё пройдёт – так устроен свет,

Всё пройдёт, только верить надо,

Что любовь не проходит, нет.

Как я подрался в школе

Когда вспоминаю этот случай, каждый раз задаю себе один и тот же вопрос: где я себе тут вру, что приукрашиваю, что скрываю?

Это был мой первый день в школе №42 после возвращения из Ливадии, где я провёл два года в интернате для астматиков. Седьмой класс. Мне тринадцать лет. Это был интересный период. Я спрашивал у себя: кто я? А не трус ли я? Был недоволен собой.

В Ливадии мы с уважением относились друг к другу. Это было так естественно, что я никогда всерьёз не задумывался, что может быть по-другому. И тут шок от встречи с «культурой» люберецкой школы. Унижение ребят-изгоев, когда группа здоровяков оплёвывала и обхаркивала слабого робкого мальчика. Я раньше не мог себе представить, что такое возможно. В Ливадии были драки. Редкие. И всегда один на один. Джентльменский кодекс. А тут…

Обалдевший от всего этого, сижу на перемене у окна перед кабинетом. Ко мне подлетает неизвестный мне мальчик. Грубо теребит меня за волосы и уши. Это явная провокация. Я реагирую. Уговариваемся на драку один на один после уроков.

Позже я узнал, что он был сыном медсестры, маминой подруги, с которой она когда-то работала в детском саду. У него были две сестры-близняшки. Школьные красавицы. Он был старше меня на год и считался «авторитетом» среди хулиганов. Всего этого я тогда не знал. Да это было и не важно.

Укромное место возле школы. Куча зевак. Со стороны моего противника – друзья, шпана хулиганская. У меня нет друзей. Зато есть зеваки и товарищ-сосед-одноклассник Саша Иванов. Трус. Знаю, что он парень ненадёжный и меня не особо ценит. Хотя мы знакомы с детства.

Место встречи выглядело как маленькая полянка среди зарослей. Мой противник несколько раз затянулся сигаретой (Он курит! Я в шоке) и бросился на меня. Я опешил, однако увидел, что его странная стойка не опасна для меня, и легко защитился от ударов. Не помню, атаковал ли я сам, но было ясно, что он не трудный противник. В Ливадии мы, хоть и астматики, были ребята спортивные, и там противники были посложнее. Драка затягивалась. Я понимал, что так просто всё не закончится, и в какой-то момент намерено пропустил удар. Он был слабым. Я его почти не почувствовал. Зато мой противник обрадовался. Я же заметил в этом какое-то облегчение. Наклонился, он изобразил как бы добивающий удар по спине. Остался доволен, что не потерял лицо перед приятелями, и ретировался. Возможно, не хотел испытывать судьбу.

Домой я шёл с одноклассником-соседом. Считал себя трусом и проигравшим. Мысль, что я мог бы его побить, усугубляла это состояние. Однако мой приятель был спокоен и весел. И не смотрел на это, как на поражение. У меня с его слов складывалось впечатление, что это ничья. Странно.