Харди и больше того про десятника узнал. Звали того Большаком. Жена Марфа. Детишек трое, да трое померли. Баба ещё есть у тракта. Любка. Это чтоб, значится, когда на тракте дежурства, домой ночевать не мотаться. И ещё баба у пристани. Тоже Любка. Это, понятно, когда дежурства на пристани. Тем и жив десятник Большак: где князю, а где и себе в карман монетка. Службу свою ненавидит. Князя ненавидит. Воинов своих смертным боем бьёт, службы требует. И вообще – нету счастья в Новом Городе достойному войну!
Как вино допили, Большак почти решился. Спрошу, думает, как он будущее узнаёт, откуда. Ну, про кота, откуда знал?! Да спросить не успел.
Встал Гарди. Мешочек холщевый достал. Встряхнул. Камень вынул, да на стол со щелчком припечатал.
– Вот твой ответ, друг Большак, коль спросить надумал, – говорит, – Хагель!
– Что это?
– А это – голова в кустах. Твоя, или не твоя – тебе завтра решать!
Гарди сгреб камешек. Кинул обратно в мешочек.
– Руны не врут, друг мой Большак! У них и спрашиваю, – бледный войн ехидно ухмыльнулся, – Ну, когда ёрзанье кошака неловкого на балке ухом не слышно! Так то, десятник! Ну, бывай!
И ушел.
А десятник ночи не спал. Утром на службу не вышел. У Любки схоронился. Только через два дня явился и был нещадно бит сотником Вакулой Сиверовичем. Два зуба потерял, зато голову сохранил! Днём раньше бойня у пристани вышла, троих воинов насмерть порешили.
Не врут руны-то! Уважухи Большак преисполнился к шибко умному войну!
Вакула Сиверович, сотник княжеский, цену себе знал.
И, ой, как высоко себя ставил! Ну, это так – злые языки говаривали.
Мужик крепкий, дородный. Бородища – соль с перцем, с сединой. Кулачищи пудовые. Нравом суров. Чуть что не так – сразу в морду!
А в морду каждому не понравившемуся сегодня бить нельзя, вот досада! Стоял сегодня сотник со своими воинами в охранении княжьего двора. Тут каждому в морду не дашь – можно за такое и самому получить. Да так, что и до смерти. Вот и сдерживался Вакула как мог, крепился.
Сотня его двор охраняла. И красные ворота, и калиточки сзади, за двором. Пир большой сегодня у князя. Вот ближней дружины и не хватает. Ближники все в тереме. Казалось бы, честь самого князя охранять. Ан, нет! Ни тебе мзды с корабельщиков на пристани, ни тебе поборов с путников на тракте. Стой, как собака. Да ещё и гавкать не моги! Много народа такого к князю идёт, что и палкой поперек спины отоварить могут, стоит только голос на них повысить! Вот и маялся сотник. Не по нему такая служба.
И тут на тебе, подарочек! Прётся прямо посреди ворот, на охрану и внимания не обращая, наглец какой-то! Вакула аж вперёд воинов своих к нему кинулся!
– А ну, стоять! Куда лезешь, недоумок!
Остановился. Чисто оглобля: не столько тощий, сколько рост в нём большой. Борода растет лишь бы как, светлая. Как ковыль полевой ветерком колышется. Одет, не сказать бедно, но не в золоте. Так, по-воински. Только не опоясан, без меча.
Признал его сотник. Это же Гардик. Или Хардик, хрен его знает. Ублюдок, короче. Сотнику про него и раньше сказывали. А тут десятник Большак ещё случай один пересказывал.
Ура! Никто этот Гардик, да и один идет. Уж этому-то точно можно в морду дать! А он еще и нагличает! Остановился. Оглядел сотника с ног до головы.
– Воин, я к князю зван, – говорит, – Не тебе меня задерживать.
Спокойно так говорит. Тихо. Только ухмылочка ехидная на роже наглой. Вакулу аж в жар бросило: вот же борзый! Морда у сотника краской налилась, но сам же себя и сдержал: а, как и правда зван к князю, гадёныш?! Кто знает-то? Бить не стал, но дорогу загородил.
– Коли князь тебя призовёт, так пройдешь. А пока за воротами стой!
– А как князь узнает, что я здесь стою? – продолжает ехидничать ублюдок, – Ты тогда своих воинов пошли спросить за меня!
– Вот ещё! Мои все при деле, некого мне посылать из-за…, – замялся сотник, слово подбирая.
– Из-за кого? – собеседник вообще в улыбке расплылся, – Из-за ублюдка? Из-за выродка? Из-за черни какой-то? Что мнёшься, сказать не решаешься? Раз сказал «Аз», говори и дальше! Так и войну скажи: Пусть князю докладывает, что пришел к нему выродок какой-то, говорит, что князь его САМ, ЛИЧНО пригласил.
Вакула уж и не рад, что языками сцепились с Гардиком этим треклятым.
А тот смотрит прямо. И дальше мысль продолжает. Тихо. Чуть не шепотом.
– А князь-то и рад будет, как ему доложат… Что он чернь да ублюдков в гости к себе звал таких, что и стражнику их впустить зазорно… Ох, и рад князь будет… Лично, небось, выйдет встретить… Хочешь ли того, Вакула Сиверович? А ведь встретит меня князь… Точно тебе говорю, и лично встретить на крыльцо сойдёт…
Читать дальше