Георгий Синайский - Чем чёрт не шутит. Том 2

Яков презрительно рассмеялся и пояснил: – Не переоценивай оккультных способностей товарища Сталина, просто они с товарищем Дзержинским оказали тебе медвежью услугу, азартно, как лохи, пытаясь меня переиграть! Я же шестёркой ни у кого не был и не буду, даже шестёркой Сатаны, хотя его шестёрки и посильнее тузов и королей! Я такой крепкий орешек, что твои медвежатники меня ни расколоть, ни вскрыть, как сейф, не смогли, я же от них ускользнул, как шарик в напёрстке, от взглядов лохов. Твоя личность и личина для меня, что шелуха! Я согласен с арабами в том, что милосердие к падшим врагам превыше справедливости. Хотя ни кабан, ни я тебя не убили, но это, как видно, не сделало тебя сильнее, ты, как никто другой, нуждаешься в подачках. Я же в подачках от СССР не нуждаюсь, ибо сам держу великий итальянский общак! Вот тебе паспорт на имя Краплёного и сберкнижка к нему, получай, по ним, с богатого банковского счёта! – с этими словами, он бросил Ильичу паспорт и сберкнижку, которые тот, с радостью, поймал.

– Вот теперь вижу, что не врёшь! – растрогался Ильич.

– Это ещё что! Я передам тебе часть компромата на тебя и Сталина, а часть оставлю себе, на всякий случай!

– Здорово, что ты, Иаков, не оказался моей Ахиллесовой пятой, а достоин, как и я, называться Богоборцем (Израилем)! Здорово, что Иосиф Сталин, хотя и не твой, и не мой сын, но и не Дамоклов меч над нами, и не преследователь мой, а последователь! – умилился Ильич.

– Ты ещё скажи, что мы с тобой – два сапога пара или двуглавый орёл!! – рассмеялся Яков. – A что касается Сталина, то его шевелюру и твою лысину под одну гребёнку не причешешь, а забриваться под тебя он не спешит, так что вряд ли он твой последователь, тем более что твою «ленинскую гвардию» он пустил в расход! У него ведь ещё была кликуха (погоняло): «Давид», вот ей он хочет соответствовать и завалить тебя – «Голиафа», ибо недавно я спровадил трёх исполнителей от НКВД, по душу Краплёного, но этих «ангелов смерти» у Иоси много, как мух в общественном туалете! И хотя он получил предупреждение от этой троицы, что при мокрухе всплывёт и компромат, но будь готов и к встрече незваных гостей, тех, что хуже татарина! – добавил он, с усмешкой.

– На каждого его ангела, я сто чертей найду! – с уверенностью, граничащей с самоуверенностью, произнёс Ильич, и продолжил весьма рассудительно: – А по отношению к моей Советской «гвардии», Иосиф поступил весьма разумно, ибо ещё милетский тиран Фрасибул мудро поучал: «Ты же делай, как я, если хочешь упрочить свою распорядительную власть: всех выдающихся граждан губи, кажутся ли они тебе враждебными или нет, ибо распорядителю власти даже и друг подозрителен». Да чёрт с ней, с этой «гвардией», я бы с ней поступил так же, и Иосиф это прекрасно понимает! Эта «ленинская гвардия» своё отвоевала, и её не стоит беречь, как берёг свою гвардию, при Бородино, Бонапарт! Теперь у меня есть куда более работоспособная и дисциплинированная гвардия! В СССР мне жаль только почившую сестричку Анюту и безвременно почившую сестрёнку Маняшу, особенно, недавно почившую Маняшу! А то, что «старый друг лучше новых двух» – то к политике это не относится, ибо там мне нужны не друзья, а именно гвардейцы, и чем больше новых, не страдающих звёздной болезнью, и не пытающихся тянуть на себя одеяло, гвардейцев, тем лучше и спокойней мне за власть и дело! Ибо мои гвардейцы должны смотреть на меня – Главкома, не как на друга или недруга, а как на непререкаемое Божество! Это так и будет, вот увидишь! – с искренней убеждённостью оракула, произнёс Ильич, не раскрывая, как ему казалось, своих Германских козырных карт. Хотя баварская шляпа и выдавала его с головой, в глазах Якова, не забывшего ещё того, как величали Ильича его враги в семнадцатом: «германский шпион».

– Ну что же, французская поговорка: «врёт как адвокат», это не про тебя нынешнего, надеюсь! С адвокатской практикой ты окончательно завязал? – спросил, хитро улыбаясь, Яков.

– Этой ерундой я лишь в молодости тешился, да и то безуспешно – это явно не моё призвание! А потом сам судил, и весьма успешно, и о мире, и многих в мире, и буду судить мир по справедливости и революционной целесообразности – в интересах «революционного народа», а не «массы населения неоформленной»: обывателей, мещан и прочей трусливой и склизкой сволочи! И пусть потом Страшный Божий суд решает за кого он, за смелых и сильных, или за «козлов» и «петухов», то есть за тварь дрожащую и западложную! Что бы там евангелисты ни писали, о том, что «не судите, да несудимы будете», всё это чушь! Бог – не дурак, и его суд нас оправдает! Свои законы и свой суд есть и в уголовном мире, и там трусов и подонков осуждают на смерть! Только сильные и смелые достойны счастливой жизни! Иосиф, дока в религии, говорил мне о том, что запрещённую официальной церковью правду вещал Ориген, а он вещал о том, что Бог помилует даже Дьявола! Так что дьявольски сильн!1ые, умные и смелые личности будут всегда держать верх над слабыми, глупыми, трусливыми – западложными людишками! И это куда правдивее, чем откровение Иоана Богослова! Такова ведь и твоя, и моя правда, и справедливость! От такого никакой воинствующий атеист («безбожник») не откажется, даже такой, каковым был я! Так выпьем за встречу двух наидостойнейших личностей – нас с тобой!! Эй, человек! Бутылку «Смирновки»! – подытожил, выкриком официанту, Ильич, под одобрительный кивок Якова.