Иван Оченков - Азовский гамбит

В общем, единственным доступным развлечением, не подпадающим под санкции церкви и при этом не совсем скучным, являются настольные игры. В особенности шахматы. В прошлой жизни я играл, но, что называется, без фанатизма, а тут отчего-то пристрастился.

На Руси, кстати, двигать фигуры по клетчатой доске любят издавна. Говорят, еще Иван IV, прозванный за жестокость Васильевичем, очень уважал эту игру. Вероятно, с той самой поры выигрывать у царя считается не то чтобы неприличным, а немножечко опасным. В общем, когда я пятерым боярам подряд поставил детский мат, стало понятно, что нужен партнер.

Неожиданно им стал мой бывший секретарь, а ныне преподаватель в царской школе при Славяно-греко-латинской академии Первушка Анциферов. Первая наша игра произошла довольно случайно, а теперь дьяк по вечерам с шахматной доской и мешком с фигурами приходит в Кремль. Служба у него такая! Игрок он, по всей видимости, не очень хороший, раз даже я справляюсь, но по местным меркам безбашенный. Выигрывать у царя, пусть даже и не все партии подряд, кроме него никто покуда не решался. Ну что ты будешь делать, никогда не было, и вот опять!

– Мат тебе, государь! – победно улыбнулся Первак.

– Кстати, как мои оболтусы? – поинтересовался я, положив короля на бок.

Оболтусы – это царевич Дмитрий и участник всех его детских проказ Петер. Обычно они стараются смыться из-под зоркого глаза приглядывающих за ними дядек и нянек, чтобы что-нибудь натворить. Но теперь холодно, и молодые люди чинно сидят рядом с нами на лавке, с азартом наблюдая за нашим поединком.

– Усердно постигают науки, – постным голосом докладывает их наставник в русской грамоте и письме, снова расставляя фигуры.

– Неужто совсем не озоруют?

– Бывает, – дипломатично отвечает Анциферов.

– А подробнее? – прищурился я, заметив, как напрягся Петька.

– Да так сразу и не упомнишь, – задумывается дьяк. – Разве что кто-то из них на поварне кошку поймал да привязал ей к хвосту ложку деревянную. Она, значит, бежит, а ложка тарахтит. Животина, понятное дело, пугается и шибче… так урок и сорвали!

– Это не мы, мой кайзер! – делает честные глаза Петер.

– Мы не знаем, кто это, – менее уверенным голосом добавляет царевич.

– И когда это случилось?

– Так сегодня.

– И ты сразу вспомнить не мог, – хмыкнул я, переставляя фигуру. – А почем знаешь, что они?

– Так ведь не признался никто и доносить не стал, – пожал плечами Первак.

– И что с того?

– Если бы кто другой, – принялся объяснять дьяк, – обязательно нашелся б наушник [10] Наушник – тот, кто наушничает, доносчик. . А на царевича клепать дураков нету!

– Логично, – хмыкнул я, оборачиваясь к пацанам. – Что скажете, лиходеи?

– Это не мы, – стоял на своем Петька.

– Уверен?

– Вот вам крест, мой кайзер!

Сочетание посконно православного «креста» с немецким титулованием в устах ушлого мальчугана звучало забавно. Мой отпрыск хотя и выглядел не столь нахально, но сдаваться и каяться тоже не собирался.

– Зачем вы это сделали? – печально спросил я у Дмитрия.

– Простите, отец, – неожиданно всхлипнул тот.

– Что случилось, мой мальчик?

Принц какое-то время крепился, но надолго его не хватило, и его маленькие плечи затряслись от рыданий. Петька обхватил своего высокородного приятеля руками, как будто хотел заслонить собой от чего-то ужасного, после чего, обернувшись ко мне, почти выкрикнул:

– Его королевское высочество очень устал и не мог больше учиться. Не наказывайте его, пожалуйста! Это я один во всем виноват…

– Ты скучаешь по маме? – печально спросил я сына, положив руку ему на голову.

Тот не смог ничего сказать в ответ и только судорожно кивнул. Вся его фигура выражала такое неподдельное горе, что мне стало непереносимо стыдно, что я так легко смирился с потерей, что не находил времени побыть с семьей, пока Катарина была жива. Что моими детьми занимаются чужие люди, а сам я вечно погружен в какие-то заботы и не вижу, как они страдают. Черт бы подрал твое каменное сердце, Иван Мекленбургский!

– Мне тоже ее не хватает, малыш. Знаешь, если тебе так трудно, можешь не ходить пока в школу.

– Нет, – всхлипнул он, вытирая нос рукавом. – Матушке бы это не понравилось.

– Вот это мужской разговор! Ладно, уже поздно. Отправляйтесь спать.

– Благословите, отец! – наклонил голову Дмитрий.

– Благословите, ваше величество! – привычной скороговоркой поддержал его Петер и встал рядом.