Борис Батыршин - Тайна для библиотекаря

На грубой серой бумаге, пахнущей ладаном и воском, теснились строчки церковного полуустава. Читать тексты, написанные старым стилем, со всеми этими „ятями“ „ерами“ и „фитами“ я уже научился прилично, но тут мои способности дали сбой. Буквы, вроде бы, знакомы, отдельные слова тоже – а вот в осмысленный текст они складываться никак не желали.

Прокопыч, заметив мои страдания, взял бумажку, развернул, разгладил на колене.

– Дьячок местный писал. Он у Курина со Стуловым вроде штабного писаря и полкового священника: и приказы строчит, и молебен перед каждым делом молебен служит на одоление супостаты. А грамотки те по деревням рассылают – вообразили, вишь, себя новыми князем Пожарским и Козьмою Мининым!

Ординарец повернул листок так, чтобы на него падал тусклый свет из фонаря.

„Любезные друзья!

Вы народы Веры русской, вы крестьяне православные, вы стараетесь за Веру, умирайте за царя. Для чего ж мы есть крестьяне, чтоб за Веру не страдать. Для чего ж мы православны, чтоб царю нам не служить? Государь наших сердец, что родной он нам Отец, если он про нас спознает, без награды не оставит…“

Скрипнула дверь. Я обернулся – на пороге стоял Ростовцев, босой, с сапогами и саблей под мышкой, в сбитой на левое ухо фуражке. От поручика ощутимо тянуло самогоном. Прокопыч торопливо вскочил, поставил на попа большую плетёную корзину. Поручик присел, крякнул, устраиваясь поудобнее. Ординарец принял вещи, бросил на сено и протянул начальству чугунок с торчащей из него ложкой.

– Не надо, я уже повечерял у ротмистра. – помотал головой поручик. – А вы, я виду, уже причастились? Наливай тогда, и на боковую, завтра предстоит горячее дело. Авангард Нея на подходе. Встали на ночь неподалёку, в деревеньке Грибово – казачки уже успели побить разъезд вюртембергских конных егерей и даже пленного взяли. Говорит, большой отряд идёт, с батальоном пехоты и четырьмя шестифунтовками. Так что без драки никак не обойтись.

– Может, зря мы тогда не дождались наших? – спросил я. – „Бронепердунок“ аргумент серьёзный: разок-другой плюнуть огнесмесью по пехотному строю, да так, чтобы всем вокруг видно было – побегут, как миленькие, просто от ужаса и непонятности. Да и гусары с казачками не помешали бы, у нас сабель уж точно, не меньше, чем у Богданского…

– Так-то оно так. – Ростовцев покачал головой. – Но только французы ждать не станут. Даже если двигаться ускоренным маршем, да обойдётся без происшествий и стычек по пути, раньше, чем через три дня отряду до Павлова не добраться. Да и топлива сколько пожгут, сами же говорили – взять его негде.

– Ну, положим, если постараться, то замену мы сыщем. Биодизель, скажем, из льняного масла набодяжить… короче, варианты есть. А по срокам – да, боюсь, вы правы. Разве что, убедить Курина отдать Большой Двор и отойти в ожидании подкреплений? Объяснить, что потери будут меньше, то да сё…

Ростовцев покачал головой.

– Даже и думать нечего. Курин и его мужички село нипочём не отдадут. Народишко упрямый, злой, к тому же – силу за собой почуяли. А сам Курин ещё и славы жаждет и похвалы от начальства – если разобьёт авангард Нея без дополнительных подкреплений, то весь почёт ему выходит. Так что, все решится завтра, а сейчас – спать!

Сон никак не шёл. Не помогала даже смертельная усталость после изнуряющей скачки, когда меньше, чем за сутки д'Эрваль добрался до небольшого села, занятого французским авангардом. Как он ухитрился при этом не загнать своего ганноверского жеребца – оставалось только гадать… В-общем, поворочавшись с полчаса на лавке в душной, вонючей крестьянской избе, лейтенант не выдержал и, накинув поверх рубахи, шинель вышел во двор.

Здесь повсюду догорали костры, маячили возле покосившейся жердяной изгороди обозные фуры, стояли составленные в козла ружья. Возле коновязи фыркали притомившиеся за день лошади, пахло супом, неизменным походным блюдом французской армии, сдобренным на этот раз добытой у местных пейзан говядиной. Кучки солдат гомонили у огня по-немецки и гасконец, услыхав их гортанную речь, скривился. Адъютант самого маршала – важная птица, вот только вымотанным долгим дневным маршем и постоянным ожиданием налёт русских герильясов солдатам (это были вестфальские пешие егеря из корпуса Нея) было на него решительно наплевать. Никто не подвинулся, не позвал лейтенанта к огню, не сунул в руку кружку подогретого вина с щепоткой корицы. Не то, чтобы ему так уж хотелось есть – перед сном он перекусил куском грубого ржаного хлеба и ломтём сала с луковицей – но как же с солдатским товариществом, свойственным всем, кто служит в рядах Великой Армии? Впрочем, глупо ждать от немцев приличных манер, или хотя бы простой доброжелательности по отношению к французскому офицеру… Унижаться же до просьбы пустить погреться у огня, не хотелось. Оно конечно, Liberte, Egalite, Fraternite [5] (фр.) Свобода, равенство, братство – лозунг Французской революции, популярный и в армии Наполеона. – но, кто такие эти колбасники, чтобы их упрашивал о чём-то потомок одного из древнейших гасконских дворянских родов?