Ник Перумов - Александровскiе кадеты - Смута

Приходилось признать, что Петя тоже прав.

– Так что надо Веру просить.

– Просить?! – вдруг возмутился тихий и кроткий обычно Петя. – Требовать! Человека мало что не убили, а ты – «просить»?! Довольно, хватит, напросились!

И вновь приходилось признавать правоту друга.

* * *

В ближайший же отпуск – в субботу – Федя явился домой, преисполненный решимости, аки Перикл перед Ареопагом.

Вера была дома. Она вообще почти никуда не ходила последнее время. Гимназистки-тальминки старшего, выпускного класса, конечно, уже начали готовиться к выпускным экзаменам, но при этом не забывали веселиться: вечеринки с танцами, любительские спектакли и концерты, каток, и прочее.

Неизменными и верными рыцарями прекрасных юных тальминок постоянно являлись кадеты старшей, первой роты Александровского корпуса. Они уже все давным-давно перезнакомились – корпусные и гимназические балы, коньки, частные вечеринки; тётушки, помнившие времена блаженной памяти государя Александра Освободители, качали головами на нынешние свободные нравы, но и только.

Надя, средняя сестра Федора, хоть и не обрела ещё все права и привилегии выпускного класса, но тоже время даром не теряла: после всех зимних потрясений так хорошо было вернуться к обычным забавам!..

А вот Вера – нет.

Сиднем сидела дома, обложившись толстенными томами. Папа только крякал, глядя на счета, присылаемые милейшим Юлием Борисовичем Ремке, что держал книжную лавку «Ремке и Сыновья».

И это были не какие-нибудь там французские романы или модные журналы. Солидные труды по истории и политэкономии, дозволенные цензурой. Что сестра с ними делала, Федор не знал, да и знать не хотел до поры до времени.

И сейчас, едва взглянув на сведенные вместе брови кадета, его старшая сестра вздохнула, откладывая книгу.

– Ну, чего тебе?

– Много чего. – Федя закрыл дверь в комнату сестёр. – Эсдеки твои нужны, вот чего.

Вера, против его ожиданий, не стала ни фыркать, ни отнекиваться, ни даже раздражаться, как в прошлые разы.

– Ты опять про эту выдумку с побегом?

– Нет, – Федя покраснел, но смутить себя не дал. Сейчас это уже казалось и впрямь не столь гениальной мыслью. – Побеги – побегами, но есть дело поважнее.

Что-то всё-таки, видать, изменилось в нём самом

– Рассказывай.

– В Илью Андреевича Положинцева стрелял Йоська Бешанов, – выпалил Федор самое главное. – А Бешанов – это твои эсдеки.

И не услыхал даже ожидаемого им и возмущённого «да какие они мои?!»

– Ты уверен? Разве твой Илья Андреевич знает, кто такой Йоська Бешеный? Видел его где-то?

– Не видел. Но описал очень подробно. Даже удивительно, что успел разглядеть.

– Видимо, они хотели наверняка… вот и потеряли осторожность, подошли слишком близко… и фонарь, наверное, там был…

– Наверное. Конечно, может, Илья Андреевич и ошибся…

– Да не ошибся он, – с досадой сказала сестра. – Йоська – он… он на всё способен. Ярость и обида в нём небывалые. Почему одним всё, а таким, как он – ничего?

– Учился – и было б ему всё, – буркнул Федя.

– Дорогой мой! – восхитилась сестра. – Тебе сколько лет? Заговорил, ну словно нянюшка или наша mère. Сам-то этому правилу следуешь?

– Ну, следую… как могу…

– Ладно, не дуйся, – махнула рукой Вера. – Я только говорю, что Йоська – он и впрямь может. Стрелял уже, и без малейших колебаний, не зря его на стражу ставили… Так чего ж ты хочешь? Что я должна сделать?

Федя, как мог подробно, а, с другой стороны, кратко изложил их с Ниткиным теорию.

– Проберутся и подвзорвут, как семеновцев! – закончил он.

Вера молча кивнула.

– Что, ты согласна? – несколько опешил бравый кадет. – Не будешь говорить, что всё чепуха и ерунда?

– Не буду, – сказала сестра. – Потому что от них всего можно ждать. Только всё равно не ясно, чем мы можем помочь?

– Нужно, чтобы Охранное отделение проверило бы все подземелья. Чтобы следили.

– Ну, а я что?

– А вот ты теперь уже должна их там предупредить! И без отговорок!..

– А если я не могу? – спросила Вера с бледной улыбкой.

– Как это «не можешь»? – не понял кадет.

– Не могу, Феденька, – Вера опустила голову, затеребила край домашней шали. – Соврала я тебе. Никакой я не агент. Была с эсдеками, с большевиками, как они себя зовут… потому что уж больно несправедливости вокруг много.

Федор стоял, бессильно сжимая и разжимая кулаки. Соврала. Соврала! Соврала!..

– Соврала я. Грешна… – Щёки Веры тоже заливал жаркий румянец. – Прости, Феденька… прости меня, коль сможешь… Господа что ни день молю, чтобы простил…