Александр Курзанцев - Жрон

— Дети, быстро, собираемся и уходим, на лагерь нападение!

— Кто? — я услышал удивлённый голос Джинни.

— Потом, всё потом! — Артур вихрем метался по палатке, хватая тёплые вещи и всовывая их в руки растерянным детям.

— Рон, — остановившись возле меня, он внимательно оглядел мой костюм: серые джинсы и чёрная толстовка с капюшоном, одобрительно кивнул и подтолкнул к выходу: — Быстрее.

На улице уже метались с криками какие-то паникёры, а вдалеке разгоралось зарево пожара.

Темнота, огонь, паника. Отличные условия для желающих половить рыбку в мутной воде. Мне не стоило большого труда отделиться от родни и, пропустив основную толпу, затаиться в тени скального выступа.

Я улыбался, глядя, как нестройная толпа приспешников Волдеморды, опьянённая ощущением собственной безнаказанности, крушит всё на своём пути. Жадная, глупая, не пуганная; десятки хладнокровных магов боевиков хватило бы, чтобы разметать её в секунды, зажав с двух сторон перекрёстным огнём. Только ещё большая некомпетентность сотрудников министерства да повальное обосранство магов лагеря позволили им чувствовать себя совершенно вольготно.

Но мне это было только на руку.

Всегда в такой толпе найдутся несколько, что захотят продлить удовольствие, пусть ненадолго, но потешить своё самолюбие ощущением всемогущества. Оторваться от остальных, погромить, может, помародёрствовать. Вот такой одиночка мне и был нужен. Но только он был нужен действительно один, свидетели мне были совершенно не нужны. Я собирался исполнить приватный "танец".

Поэтому группки по двое-трое, что с гоготом и пьяным ором проносились мимо меня, разбрасываясь заклятьями, я пропускал молча. Ждал, подсознательно чувствуя, что нужный мне обязательно попадётся.

И, наконец, когда шум начал стихать, появился мой клиент. Мужик в балахоне, чуть выше меня, он шарил по палаткам, поминутно чертыхаясь. Ничего полезного для себя не найдя, со злости пнул по валявшемуся на земле брошенному чемодану и, повернувшись ко мне спиной, запустил Бомбарду, окончательно разнося всё вокруг.

Это шанс, понял я. Нож в ладонь, я соскочил бесшумно с камня, срываясь почти в бег. До балахонщика было метров пятнадцать. Вот он начал поворачиваться ко мне. Я видел, как в замедленной съёмке, как палочка в его руке начинает поворачиваться в мою сторону, поднырнул в полупрыжке-полускольжении под руку, перехватывая левой, не давая опуститься. И тут же лёгкий укол под ребро. Он даже ещё ничего не понял, не понял, что произошло, его ещё пьянил адреналин, и тело не желало признавать, что, фактически, уже мертво. Я поймал удивлённый взгляд, и словно разряд проскочил, когда наши глаза соединились. И нанёс ещё один молниеносный удар в подмышку.

Он захрипел, пытаясь всё ещё развернуться, как-то отреагировать, сопротивляясь, и я не стал его останавливать, наоборот, помог, сильнее доворачивая его, ведя, словно в танце. А нож в моей руке метался, словно язык змеи, нанося удар за ударом. Я чувствовал, как что-то липкое стекает по моей руке. Разворот ещё сильнее, резкий взмах, и мне в лицо брызгает тёплая кровь из широкого разреза на горле. Он завалился на меня, а я сделал ещё несколько оборотов, почти волоча его потяжелевшую тушу на себе. Мне нужны были следы борьбы и необходимость запутать тех, кто попытается по следам определить, как всё произошло на самом деле.

Толкнув бездыханное тело от себя, залитый кровью по самую маковку, я прислушался, ища других залётных гостей, но всё было тихо. Сев «по-турецки» прямо в натёкшую тёмную лужу, я расслабился и, уперев взгляд в только что разделанную тушу, пять минут назад ещё бывшую человеком, и положив нож на скрещенные ноги, начал тихонько оглаживать липкое лезвие, впадая в полумедитативный транс. Замирая, словно изваяние, и вновь пробуждая в душе забытый холод.

Таким меня и нашли через три часа боевые группы аврората.

Успело рассвести, когда на меня наткнулся один из авроров. «Долго что-то они», — с неудовольствием думал я. Тяжело вот так в одной позе, в луже загустевшей крови, с подсохшими потёками на волосах, лице, одежде, в пробирающей до костей утренней прохладе, сидеть и не двигаться.

«Заболею, точно заболею», — но я не давал себе шевелиться, согреваясь только за счёт попеременного сокращения мышц.

Молодой ещё парень, с палочкой наперевес, проскочив между поваленных палаток, увидев меня, тормознул. Оглядевшись, окликнул:

— Эй, парень, ты живой?