Борис Батыршин - Игра на чужом поле

Щеголеватый адъютант распахнул дверцу «ЗИЛа», и на брусчатку ступил Константин Петрович. Впервые я видел двоюродного деда в парадной генеральской форме, и с удовольствием отметил, что три звёздочки на погонах заменила одна, гораздо больше размерами. Генерал армии – председателю КГБ меньшее звание как бы и неприлично…

Из второго лимузина выбрался маршал Огарков, а из иномарок – высокий, худой, как щепка, военный в цилиндрическом, с широким козырьком, кепи, и штатский в неприметном тёмно-сером костюме. Внешность его намекала на ближневосточные корни.

– Французский военный атташе и первый советник посла Израиля.

– шёпотом сообщила Миладка. – Мы с ним из Нью-Йорка летели в одном самолёте. Посольство в Москве всего две недели, как открылось – так его назначили сюда прямиком из секретариата ООН.

Я кивнул – да, мир меняется. В моей истории посольство Израиля появилось в Москве только в девяностых.

…но кого теперь интересует та история?..

Отзвучали положенные речи. Гости, военные и штатские, выстроились полукругом перед левым крылом Дворца – тем, в котором располагается обсерватория и кабинеты кружков юных космонавтов и лётчиков. Из динамиков, установленных на крыше Дворца, зазвучала песня, знакомая любому школьнику нашего с Сашкой поколения.

Шесть солдат в парадной форме, с аксельбантами вскинули СКСы. Французский атташе что-то сказал генералу, и тот сделал знак офицеру, командующему почётным караулом. Тот подошёл, выслушал начальство, расстегнул кобуру и достал пистолет. Француз принял оружие, вежливо отстранил офицера, порывавшегося что-то объяснить, встал рядом с левофланговым солдатом, передёрнул затвор «Макарова», поднял. Я заметил, что один из сопровождающих воровато оглянувшись, щёлкнул «Никоном». Ну вот, сенсационный снимок в «Ле Фигаро» обеспечен…

Салют ударил в низкое серое небо – раз, другой, третий. Димка Голубев потянул за ткань, прикрывающую нечто, закреплённое на фасаде здания.

Чёрная, как открытый космос, плита без единой прожилки. На мраморе – тонкими линиями обозначен профиль Сашки Казакова на фоне земного шара. Имя, фамилия, отчество и две даты через чёрточку: «1964–1980».

И, ниже, помельче, надпись:

«Спасителю Человечества».

Почётный караул замер с карабинами в положении «к ноге». Француз застыл, вытянувшись в струнку. Пистолет переложил в левую руку, ладонь же правой, непривычно вывернутая, поднята к козырьку кепи. Лицо торжественно-сосредоточенное, суровое. Генерал, Огарков, офицеры их свиты тоже замерли по стойке «смирно», отдают честь…

Девчонки плачут, не скрываясь, но их всхлипывания не слышны за плывущей над площадью мелодией.

Мы сидели в кабинете «Кассиопеи». Гости, высокие и не очень, давно разъехались. На столе плевался паром электрический чайник (злостное нарушение правил противопожарной безопасности!), девчонки раскладывали по бумажным тарелочкам нарезанные лимоны, пирожные и конфеты – за ними пришлось сбегать в дворцовый буфет. Генерал снял парадный китель, увешанный орденами, распустил галстук, и остался в офицерской рубашке. Обменявшись взглядами с Женькой, он достал из принесённого адъютантом портфеля бутылку коньяка и ещё две, с вином. Катюшка Клейман состроила недовольную физиономию – она, как и раньше, не одобряла спиртного в наших застольях, – но поддержки не дождалась. Аст крякнул, раскрыл на «Викториноксе» штопор и захлопал пробками.

Альтер эго с Лёшкой-Триффидом разлили напитки по бумажным стаканчикам, следя, чтобы коньяк не достался никому из кассиопейцев. Исключение сделали только для Голубева – но он сам прикрыл свой стаканчик ладонью, ограничившись несколькими каплями красного вина. Я усмехнулся – ну, разумеется, как же иначе? Димка и в той жизни в рот не брал спиртного…