Ольга Елисеева - Огненный рубеж [сборник litres]

Государь-то, говорят, за Окиян-море собрался. Вот так. Уж и сундуки сложил, и ребятишек по-походному снарядил. Младенчика – фряжская Софья качает, баюкает, от несчастий разных бережет. А князь-де, Иван Васильич, последние указы отдает. Посады вокруг Кремля пожег, людей из Дмитрова в соседний град переселил, где крепость обретается высока; теперь богатство собирает, спешно-безутешно. Сосуды, утварь, пояса.

Вот такая тяжелая дума посетила молодого воина Якима, да не вовремя. Как раз во время молебна, что служили в походной церковке, только лишь великого князя хотел помянуть, с тем, чтобы Бог даровал ему мужество, а вон – уж и увлекся, все слова святые пропустил.

– А как ударят морозы, – сказал кто-то после, – и совсем худо станет. Ахмат по ледку проскочит. Уж лучше бы сейчас, до первого снега, с ним разобраться.

Много чего умного люди знающие говорили, да князь был далеко, не слышал.

– Разве что сходить, предупредить? Кого из поселян послать… – вздохнул Яким, – куда уж нам… Владыка Вассиан, прозвищем Рыло, вон постарался, обращенье написал. Взывает, чтобы защищал, не прятался… Так не слушает.

Великий князь Иван Третий эти слова, вестимо, не слышал. Зато услыхал проезжающий мимо всадник; притормозилконя.

– Сегодня все живут ради довольства, о божественном забыли. В суете, пересудах, распрях проводят дни свои. Не собирают сокровища небесные, токмо о земном радят. – Все это всадник сказал быстро, но одновременно торжественно; возвышенный слог и сама манера держаться, некая обращенность внутрь себя, выдавала человека отнюдь не военного, но церковного звания, может быть, монаха или мудрого священника.

– Все так… – Не успел возрадоваться Яким, как человек тот пришпорил коня и почти тут же исчез, словно бы растаял в синеватом утреннем тумане. Только стая белых голубей, веселясь, легко порхнула в прозрачном небе.

Страшная догадка осенила Якима. То был, конечно, Николай Чудотворец, а может быть, еще какой святой, из недавно прославленных… Но то, что с неба спустился – это уж точно. И это знак, что отступать нельзя. Перейти бы сейчас речку Угру и сразиться с Ахматом. Не то смотришь: и впрямь, замерзнет вода. Тогда – беда.

Словно в ответ на мысли Якима послышалась пальба и нарастающий неразличимый гул. Такой бывает в начале сражения, когда сотни и тысячи ратников готовы сойтись, ступить навстречу друг другу. Сабли еще в ножнах, стрелы не летят, и молчат пищали. Но знамена, украшенные золотым шитьем, уже колышутся, торжественно плывут, взмятенные высо́ко на древке.

– Татары, татары двинулись! Переправляются!!! – Грозная вестьобхватила стан, будто быстрый огонь сухое деревце. И также жарко, пламенно, возгорелись сердца. Наконец-то бой!

Тут Яким утвердился окончательно, что таинственный всадник – это небесный воин, спустившийся на землю, дабы вместе с ангелами и людьми отстоять родную землю от нашествия басурман. Сладко и хорошо сделалось на сердце, а утреннее страдание по поводу великого князя если и не отступило совсем, то стало незаметным и легким; тревоги древо сжалось вновь зерном.

Десятник Андрей Мелентьевич уже строил ратников. Земля сотряслась от удара пушечного ядра, отправленного ровно в то место, где татары ступили в воду; черный едкий дым заволок окрестность.

Помолчав, государь всея Руси спросил:

– Помнишь ли Спасо-Евфимиев монастырь?

Окольничий, пожилой боярин Иван Васильевич по прозвищу Ощера, тут же ответил:

– Как не помнить. С вечера был пир. До ночи продолжался… Счет чаркам с медом я потерял. И все мы радовались, – да что делать… нас немного, но зато… сила! Но зато… слава Руси! Сам государь велел гулять. А утром – служба, к заутрени пошли. Кто вовсе не ложился. И вот, едва решили отдохнуть, – гонец примчался. Беда, беда! Татары близко, к Нерли подходят!

– Опять река… – кивает Иван Васильич, – рцы все, что помнишь.

– И сразу в бой. Я ранен был…

– Знаю.

– Отец ваш в плен попал. О, государь мой! Вспомни, вспомни… потом Шемяка…

– Да… все так. Таков подвиг правителя: не в бой ворваться, но удержаться в стороне, сберечь силы. Потом – оплакивать погибших, вновь собирать дружину… Вновь строить города. Но все же… все же…

– А Дмитрий Донской во время нашествия Тохтамыша в Кострому бежал?! Никто в упрек не ставит!

Долго еще разговаривал с окольничим великий князь Иван… Примеры многоцветны повторял. Бежал ведь Дмитрий Донской в Кострому, – а вот отец, Василий Васильевич, напротив, однажды вывел под Суздаль свои войска, сам возглавлял отряды, сам поднимал булаву, сам клевцом татар разбрасывал – и чем все обернулось? Полный, полный разгром. До сих пор земля возле Суздаля таит весь мрак того сражения, множество костей, не найденных и не погребенных вовремя, и сломанных стрел, и русской крови…