Алексей Янов - Княжич [litres]

На совете князя с ближними боярами, на котором я имел честь присутствовать, сидя по правую руку от князя, вельможи долго убеждали князя одуматься и остаться в Смоленске. Но Изяслав Мстиславич слушал бояр вполуха и оставался непреклонен, словно скала. Сподвигнуть его остаться в городе могло разве что только неизбрание меня его наместником на завтрашнем вече. Но этот вариант был маловероятен, я уже пользовался огромным авторитетом как среди простых горожан, так и у боярской «касты».

Ночью практически никто не спал, князь устроил скромный пир со своими ближниками. Пили мало, зато много велось разговоров, как сокрушить ворога в лице ненавистного киевского князя.

Утром в тереме стояла настороженная тишина. Даже обычно шумные бояре, уже начавшие с самого раннего утра собираться в просторной гриднице, разговаривали вполголоса, что на них было совсем не похоже.

Припозднился владыка Алексий со своим клиром. Он благословлял всех присутствующих в гриднице раздраженным голосом, при этом глядя по сторонам хмурым взглядом. Подбежавший церковный служка, не обращая ни на кого внимания, поклонился епископу, что-то ему прошептав. Затем Алексий во всеуслышание объявил, что все готово для торжественной службы в главном кафедральном храме города.

Сегодня, с самого раннего утра, несмотря на легкий морозец, на улицах города было непривычно суетно и многолюдно. Весть о том, что князь покидает столицу, уже, наверное, дошла в каждый дом.

Городской люд, жители окрестных сел, спрятавшись от легкого морозца в армяки и овчинные полушубки, шли по припорошенным снегом улицам на главную вечевую площадь столицы. Чернеющие вереницы мужчин, жадно переговариваясь в пути, спешили занять лучшие места у помоста. На дальних задворках площади и в прилегающих к ней улицах кучковались обеспокоенно щебечущие женщины, рядом с ними возбужденно прыгали дети.

На Вечевой площади растревоженный народ толпился спозаранку, его количество все прибывало, достигнув своего пика к обеду. И в этом простонародном скопище ни на секунду не умолкали разговоры.

– Чего случилось-то? – спрашивал своего соседа, портного швеца Григора, заспанный бондарь Нездыл, весь пропахший смолистым деревом вперемешку с перегаром. – Неужели беда какая?

– Беда не беда, – опередил портного стоящий рядом лучник Иванко, – а князь с дружиной от нас уезжает!

Григор приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть говорившего тысяцкого, и лишь потом, опустившись на пятки, ответил своему гулеванившему весь прошлый день соседу Нездылу:

– Кончилось наше мирное житье-бытье. Опять князьям невмоготу! Слышишь, что тысяцкий глаголет? Затеял Изяслав великую смуту.

– Никак с братьями поссорился?

– Ну а с кем еще? Не с половцами же ему ссориться?! Помяни мое слово, и нас грешных в эту котору он еще втравит! – и опять приподнялся на носки, ловя каждое слово выступающих.

А глашатай в это время, надрывая горло, кричал с возвышения:

– …и повелел великий князь смоленский Изяслав Мстиславич своей дружине немедля выступать в поход, дабы хулителя и отступника князя Владимира Рюриковича со всею строгостью покарать…

Нездыл потеребил за рукав более разговорчивого лучника.

– Вон оно как! А на кого же нас князь оставляет?

– Говорят, на сына свово оставит! Сделает Владимира своим наместником в Смоленске.

– Мыслю я, что мал он еще летами для такого сурьезного дела, – проговорил бондарь все еще малость заплетающимся языком.

– Дурень ты, Нездыл! Княжич уже в возраст нужный вошел – пятнадцатый год ему идет. И поболей было бы таких, как он, с «малыми летами». Я раньше один в своей мастерской горбатился. А теперь у меня целая палата работного люда! А все почему? Люди княжича собрали всех лучников по весне да отдали нам в ли-зи-нг, – это слово Иванко произнес по слогам, – шлифовальные станки для обточки древков стрел! Клей и лак тоже княжича, и от него же у меня все заказы идут на составные луки и стрелы. Год робить надо, и день и ночь, – и все равно не сможешь заказы его сполнить! А уж о других делах княжича – о паевых товариществах, монетах и многом другом – я и вовсе молчу! Или же вот взять тебя, Нездыл. Водку вчерась, харя твоя немытая, чью ты пил? Молчишь? Молчи! Но попомни одно, Нездыл, ежели вздумаешь против княжича кричать, целым ты отсюда не уйдешь! Вот тебе крест! – лучник Иванко перекрестился, при этом метнув в бондаря красноречивый такой, понятный без слов, предостерегающий взгляд.