Евгений Шалашов - Польская линия [СИ]

Не помню, чтобы я кого-то куда-то внедрял. Да, пару человек в Минск посылал, но те должны заниматься совсем другими делами. Кстати, мы здесь уже четвертые сутки, пора бы Потылицыну с Холминовым на связь выйти или весточку о себе подать. Хотя, может и подавали, но мне покамест не до таких мелочей, вроде разоблаченного шпиона из Архангельска. А ведь это непорядок.

Видя, что я действительно не понимаю, о чем идет речь, Артур снизил градус «обиженности» и объяснил:

– Два часа назад, когда Троцкий направлялся к бронепоезду, в него пытались стрелять. Террорист затесался в группу охраны, почти вплотную подошел к Льву Давидовичу, еще чуть-чуть – и нет товарища Троцкого. На его счастье, рядом оказался электромонтер с вокзала: выбил пистолет, скрутил. Охрана наркомвоенмора, понятное дело, всех повязала, но электрик сообщил, что он внештатный сотрудник Архангельского чека, у него и мандат есть. Мандат, кстати, подписан начальником архчека Аксеновым. Злоумышленника в особый отдел фронта сдали, а твоего отпустили. Если ты не внедрял агента, откуда он взялся? И сам понимаешь – где Минск, а где Архангельск? И что за должность такая – внештатный сотрудник?

Если электромонтер, то это может быть только Холминов, бывший подпоручик вытащенный мной их лагеря в Холмогорах. Поручик Потылицын, он и кавалер, и прочее, вряд ли сподобится иметь дело с техникой. Эх, господин подпоручик. И угораздило же тебя Троцкого спасти! И нахрена, спрашивается? Гражданская война закончится и без тебя, а Льву Давидовичу самое время улечься возле кремлевской стены, посмертно получить статус героя революции, а не баламутить народ, дожидаясь ржавого ледоруба.

– Артур, поверишь, нет ли, никого никуда не внедрял, – еще раз повторил я. – Помнишь, я еще в Москве тебе говорил, что мне записка пришла от моего старого знакомого – библиотекаря из Архангельска, который изображал, что он английский шпион, а сам на Польшу работал.

На лбу Артузова обозначились складки, изображающие некие умственные усилия. Видимо, пытался вспомнить, но не смог.

– Псевдоангличанина прекрасно помню, а вот такое, чтобы ты про записку говорил – не помню.

– Да? – неподдельно удивился я и вздохнул. – Значит, только собирался рассказать, но забыл. Я вообще-то хотел у тебя санкцию просить на встречу с иностранным агентом.

– Стоп! – поднял Артур руку верх. – Давай-ка, с самого начала и поподробнее.

Пришлось рассказывать Артузову о том, что Платон Ильич Зуев назначил мне свидание на каждую среду в восемнадцать часов, а я сразу же после расшифровки отправил в Минск двух человек, чтобы присматривали за домом на улице Георгиевской и вообще, на всякий случай.

– Ты о записке Дзержинскому или Ксенофонтову доложил? – поинтересовался Артур.

– Конечно, нет. Да и когда? Записку расшифровал, людей отправил, а тут ты являешься – мол, едем в Смоленск.

Особоуполномоченный ВЧК ненадолго задумался, пожал плечами.

– Вообще-то, товарищ Аксенов, при желании можно усмотреть в ваших действиях попытку несанкционированного сотрудничества с вражеской стороной, – усмехнулся Артур. – Под трибунал тебя не отправят, но Феликс Эдмундович стружку снимет.

– Так вишь, так получилось, – почесал я затылок, делая вид, что озабочен ситуацией. – Большому начальству докладывать времени не было, решил, что ты и санкционируешь. Ты же санкционируешь?

– Придется, куда я теперь денусь? – вздохнул Артузов. – И все-то у тебя не так, вундеркинд хренов.

Татьяна, словно почувствовала, что серьезный разговор закончен, явилась со спиртовкой и туркой, принимаясь за приготовление кофе.

– Володя, ты давеча про вагоны с солью говорил. Ты что, действительно разгружал вагоны? – поинтересовался Артузов.

– Ну да, а что такого?

Я и на самом деле разгружал вагоны. Давно, в пору студенческой юности. А вы попробуйте прожить на сорок пять рублей в месяц, даже если комплексный обед в студенческой столовой стоит всего пятьдесят пять копеек. Завтракать в молодости не обязательно, но нужно еще и ужинать. А кино девушку в кино сводить? Еще не говорю о том, что моей всегдашней слабостью являлись книги, и хотя в восьмидесятые годы двадцатого века дефицит книг перекрывал даже нехватку колбасы, но кое-что «выкидывали».

– А что, твои родители… – начал было Артузов, но, видимо, вспомнив биографию Аксенова, замолк.

Артузов с каким-то старческим кряхтением поднялся с места и пошел в наше купе. Вернувшись с двумя бумажными пакетами – один побольше, второй поменьше, положил их на стол.