Михаил Леккор - Бои в застое

– Вот ты мне подскажи, – попросил он Свету, смеясь, – что значит «рыться в грязном белье». У тебя это очень получается.

– Ну что же! – отбивалась она, – я нечаянно увидела, а потом увлеклась. Это же не запрещено! Мама, скажи!

– Ничего себе! – поразился Миша, – а что тогда не в кухонном ведре или не в туалете? Ну, ты и любопытная Варвара!

– Это, конечно, не манифиг, – призналась Елизавета Сергеевна, – ну когда мы еще найдем грязную мужскую одежду исключительно производства Германии, Англии, Италии и Франции.

Потащив за руку Свету (Елизавету Сергеевну взглядом) на кухню (а то еще куда-нибудь залезут), он посадил там их за стол и, не слушая робкое скуление Светы (она совсем не голодная и совсем не хочет есть), поставил тарелки из итальянского гарнитура, нагрузив в одну пасту, в другую мясо с винным соусом.

При виде горячей и вкусной пищи, положеной ей под нос, стало понятно, как он не голодна. Рабочий день есть рабочий день, и какой бы ты диетой не увлекалась, вечером ты, прежде всего, хочешь кушать.

– Я не могу есть одна, – пищала она целомудренно, – поешь со мной!

– Как ты капризна, Света, – пожурила ее Елизавета Сергеевна, приняла тарелки с пищей из рук Миши и принялась есть.

Если женщина просит… тем более, он все равно хотел есть. Вечер на дворе, а у нее тоже был весь день рабочий.

Вытащил еще пару тарелок итальянской посуды, он (гораздо больше) положил пасты и мяса, положив половину на одну, перемешав и вожделенно замычав, быстренько отрезав хлеба и, вежливо спросив их – какое для них – французское или итальянское.

Света его цивилизованные потуги не поддержала. Хлеба она, оказывается, не ест, если среди блюд находится что-то мучное. То есть с пастой ни за что! Елизавета Сергеевна тут поддержала. Ну, это еще ладно.

Но когда на вопрос о винах она откровенно зависла, то тут Миша только покачал головой и просто поставил две бутылки французского и итальянского вина и открыл пробки. Дальше сами выбирайте.

Сам он выбрал легкое красное вино из Франции. Опьянеть, по крайней мере мужчине, от него будет очень трудно, а вот послевкусие образуется удивительное.

Вино дамам выбрала Елизавета Сергеевна. На донышке фужеров, то же французское.

– У него запах приятный, – пояснила она.

С этим было поспорить трудно. Но Елизавета Сергеевна сама разбила свою репутацию рациональной и умной женщины, вдруг заявив, что они едят телятину, и даже начав спорить по этому поводу с дочерью.

В спор даже вынужден был вмешаться Миша, который в доказательство открыл итальянский холодильник и показать оставшуюся дичь.

Зря он это сделал. Не дичь показал – показал содержимое холодильника. Все помещение этого устройства оказалось забито дефицитным продовольствием и теперь показано советским женщинам, воспитанным на скудной советской торговле.

Спор о мясе сразу был забыт. Как и сама дичь.

В напряженном молчании, прерываемой восклицаниями женщин, одних сыров было только около пятидесяти, а еще ветчин и колбас!

– Да это Георгий Сергеевич оставил вчера, – рассеяно сказал Миша, загнав Свету и Елизавету Сергеевна в ступор. Что за гость у него такой, что килограммами сыр оставляет? В магазинах его нет!

Миша как раз не удивлялся. Мало того, ему было что оставлять, так и за что оставлять. И еще обещать и радоваться, когда он нехотя соглашался.

Вчера Георгий Сергеевич Павлов, предварительно, разумеется, созвонившись, приезжал к нему с внученькой Машей.

Единственная пока внучка у старика пару лет назад невзначай сломала руку. Сломала и сломала. Это же спорт! Сколько их ломает, а потом благополучно вылечивает.

Однако с тех пор прошло несколько лет, но с тех пор ни советская медицина, ни европейская, не то, что вылечить, от боли избавить не могут.

Машенька только что с матерью приехали с турне по европейским больницам. Больших результатов у них не было и Георгий Сергеевич, подумав и посмотрев на свое помолодевшее лицо – результат несколько приемов массажа, решительно взялся за телефон.

У него в ближайшие дни не было у лекаря массажа, а у него не было времени. Но с этим-то проблем не было. Сначала поговорить с Брежневым (Леонид Ильич должен знать обязательно!), потом попросить у очередника (пусть только попробует отказать). И самое трудное – уговорить Михаила Гавриловича.

Он, в общем-то, понимал его. К нему самому были тысячные очереди… людей с их проблемами много, а он один.

Уговорил как-то. Даже рассердился, когда дочь и внучки, уставшие и сумрачные после неуспешных европейских врачей.