Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

– Как прикажете, товарищ капитан, – пожал плечами, слегка обидевшись, Сидоренко и пошел проявлять свое усердие к обезоруженному однозначному противнику.

– Настя, – позвал Иванов, приблизившись, и широко улыбнулся запыленным лицом. – Ну, здравствуй! Ты чего такая не радостная? А? Красноармеец Журавская. Все уже позади. А старшего сержанта, товарищи, – обратился капитан уже ко всем, – вы не бойтесь. Он только с врагами грозный. А вы ведь у нас все наши, советские. Верно ведь?

– Верно, верно, – подтвердили взволнованные голоса. – Наши мы. Чего он, в самом-то деле?

– А это оттого, дорогие вы мои бывшие пленные, что старший сержант решил ненадолго присвоить себе функции особого отдела. Ну, если кто забыл или не знает, который шпионов всяких в рядах нашей доблестной Красной Армии вылавливает. А зачем, спрашивается в задаче, ему эти грозные функции присваивать, когда среди нас, точнее, среди вас, имеется большой специалист в этой важной области, целый помощник начальника особого отдела 36-й, не побоюсь этого слова, геройской танковой бригады лейтенант госбезопасности товарищ Буров. Прошу любить и жаловать. Товарищ Буров! Чего вы стоите, как застенчивая барышня на смотринах? Убедительно прошу вас, займитесь своей прямой деятельностью: опросите быстренько ваших товарищей по плену и составьте свое мнение, кто наш человек, а кто, может, и кукушонок засланный. Настя! А с тобой я сам поговорю, выйди, пожалуйста. Давай отойдем в сторонку.

Они отошли. Девушка по-прежнему молчала, не поднимая на своего освободителя печальных глаз.

– Что с тобой? – участливо и тихо спросил капитан. – Где твоя обычная веселость, красноармеец Журавская?

– Вышла вся, – также тихо ответила Настя.

– А где мой Голощапов? Где комиссар Черкасов? Где остальные? – решил сменить тему и разговорить понурую и чем-то донельзя расстроенную девушку Иванов. – Расскажи.

И Настя начала рассказывать, постепенно оживая. И о подбитом транспортере, и о спасшем ее с помощью какого-то знакомого немца Голощапове, и о гибели комиссара, и о случае в бараке, и о воздушном налете, и как их забрали в помощь венгерскому врачу, и, под конец, как изнасиловали. И ее всех остальных женщин. И впервые с начала встречи подняла на приглянувшегося ей два дня назад бравого офицера свои потухшие, разом постаревшие глаза.

– Так ты поэтому освобождению не радуешься? – взял девушку за узкие плечики танкист и слегка потряс? Настя не ответила и снова потупилась. – Дурочка ты моя, бедненькая.

Иванов прижал к себе худенькое тельце и попытался поцеловать в губы, но девушка неожиданно уперлась ему крепкими кулачками в грудь и оттолкнула.

– Да не надо мне вашей жалости, товарищ капитан, – вспылила она. – Отстаньте. Всем вам, мужикам, только одного от баб надо. И вы туда же. Порченая я теперь. А может, и беременная. Или заразили меня плохой болезнью. Не трогайте меня!

– Трогать не буду. Как скажешь. Я понимаю, что тебе сейчас ужасно тяжело. Но я вовсе не из одной только жалости. Ты мне действительно понравилась. С первой нашей встречи. И то, что с тобой произошло в плену, нисколько не меняет моего отношения к тебе. Совершенно. Ты для меня все той же остаешься. Задорной красивой девчонкой, которую я бы очень хотел видеть своей женой. А насчет последствий, как ты их перечислила, тоже как-нибудь переживем. Вдвоем. И болезни эти, если, не дай бог, заразили, вылечим. И, если забеременела и родишь – можешь не сомневаться – я твоего ребенка своим признаю.

– Ты чего, капитан, – сверкнула слегка ожившим глазом девушка, – совсем сдурел в своей железной коробке? Перегрелся? Контузило тебя? Или издеваешься? А, может, просто успокоить меня, дурочку, хочешь?

– И не сдурел, и не издеваюсь. А вот успокоить я тебя действительно хочу. Но говорю я правду. Слово красного командира. А я своим словом не бросаюсь. На полном серьезе предлагаю, как говорят в романах, руку и сердце. Берешь?

– Давайте, товарищ капитан, после поговорим. Не сейчас. Вам больше заняться нечем, кроме как надо мной слезы лить и обидные несерьезности предлагать?

– Ладно, Настя. Согласен. После о тебе и о нас с тобой поговорим. Спорить и навязываться в мужья не стану. А сейчас давай тогда поговорим о венграх, что здесь стоят. Ваших насильников, как я понял, здесь нет?

– Нет. Это сделали офицеры. Пришли, снасильничали и ушли.

– А венгерский врач?

– Язык я не понимаю, но врач явно был этим недоволен. Судя по тону, он спорил с офицерами, но те его не послушали. Лично он к нам вполне нормально отнесся. И помощники его. Большинство солдат, что здесь стоят, потом подошли. Они тоже нас не обижали. Охраняли, это – да. Но не обижали. Кроме одного. Вон тот, видишь? Сволочь седоусая. Четвертый справа. Еще глаза опустил.