Борис Батыршин - Курс на Юг [СИ litres]

Экипаж свернул с пыльной Авенида Нуэве-де-Хулио на боковую зелёную улочку. Дышать сразу стало легче.

– Послезавтра в Россию уходит «Скоморох» с дипломатической почтой. – продолжал Остелецкий. – Я тоже отправлю пакет с донесениями.

– Рапорты о твоих подвигах в Вальпараисо?

– А как же? Без крепкой бумаги ни одно дело нельзя считать хорошо соображённым.

Серёжа согласно наклонил голову. Что есть, то есть – российская бюрократия неистребима, как и душная пыль аргентинской столицы.

– Кстати, о бумагах… – добавил Вениамин. – Тебя-то Бутаков как, пристроил? Ты ведь теперь снова на флоте?

Серёжа кивнул. Два дня назад русский посланник передал ему полученный из Петербурга высочайший указ о восстановлении на службе и присвоении очередного чина. Приложенное к документу письмо предписывало капитану второго ранга Казанкову прибыть в соответствующий департамент Морского министерства для получения нового назначения. А пока – поступить в распоряжении адмирала Бутакова.

– Да вот, как раз на «Скоморох» старшим офицером. – ответил Серёжа. – Их старший офицер подцепил какую-то местную лихорадку, сейчас отлёживается в больнице при католическом монастыре. Я его заменю.

– Так значит и ты – домой?

– И я. Пора, сколько уж в России не был. Кстати, надо бы вернуться к литературным… э-э-э… упражнениям. Обещал ведь регулярно высылать с дороги корреспонденции в «Ниву», и уже который месяц манкирую. Фёдор Николаевич Берг – это главный редактор – наверное, недоволен. Нехорошо получилось, надо исправлять…

– Да ты, Серж, у нас будущий граф Толстой… – Остелецкий постарался спрятать иронию в голосе. – Ну-ну, только не обижайся: Гревочка, помнится, очень хвалил твои дневники, надо бы и мне полистать. Признайся лучше: грустишь по прекрасной сеньоре Ачиве?

Серёжа не ответил. Взгляды, которые он бросал на воспитанницу баронессы, давно стали предметом подтрунивания Греве и Остелецкого. Но взглядами всё и ограничивалось. Серёжа, помня о свежей душевной ране, которую нанесла девушке потеря возлюбленного, так и не решился на попытку сближения – и выдерживал приличествующую дистанцию до самого расставания в Пунто-Аренасе. В результате, он отправился с бутаковской эскадрой в Буэнос-Айрес, а предмет его воздыханий остался на борту «Луизы-Марии».

– Я слышал, мадам Камилла написала от её имени дону Гальвесу?

– Было дело. – подтвердил Серёжа. – Но он и слышать не хочет о беглой племяннице. Баронесса решила взять её с собой – не оставаться же бедняжке без всякой опоры? Получит приличное образование, Европу посмотрит. А там, глядишь, и дядя переменит гнев на милость…

– И то верно. Но ты, всё-таки не тяни, мой тебе совет. Как они вернутся в Бельгию тотчас навести свою зазнобу. Уверен, милейшая мадам Камилла примет тебя с распростёртыми объятиями и поспособствует, чем сможет. А то сам подумай: капитан второго ранга, грудь в крестах, а всё бобылём ходишь! Это, Серж, непорядок…

– И ты туда же! – невесело усмехнулся Казанков. – То Гревочка о моей карьере печётся, то теперь вот ты сватаешь…

– А что? Мы же твои друзья, кто о тебе ещё позаботится? Ты слушай, Серж, слушай, дурного не посоветую. Если дело сладится – ещё в этом году на твоей свадьбе погуляем. Ты где предпочитаешь – в Петербурге или сразу в Париже?

– Тогда уж в Вальпараисо. – ответил Серёжа. – На родине невесты. Правда родственники у неё неприветливые, но, уж какие есть…

– Ничего, брат, перемелется – мука будет. А что до Вальпараисо и вообще Южной Америки – скажи-ка, что там Иван Фёдорович? Всё же, решил остаться?

– Да. Собирается через год выйти в отставку и заняться-таки своей археологией. Попросил поспособствовать переезду супруги в Перу. Шутка сказать – на другой конец света!

– Я в курсе. Сядет на поезд до Парижа, оттуда в Бельгию, и пароходом Гревочкиной компании – в Кальяо. Барон обещал: на борту её примут, как странствующую королеву-мать!

– Вот и хорошо. А у тебя-то какие планы?

Остелецкий пожал плечами.

– Пока останусь здесь, при нашем посланнике, а там видно будет. Моё дело шпионское, дружище. Да и Бёртона надо отыскать. Пока этот джентльмен шляется по миру – не будет нам спокойной жизни.

До набережной оставалось не больше двух кварталов, когда над городом прокатился орудийный залп – раз, другой, третий. Стайки птичьей мелочи шумно снялись с деревьев и карнизов, заметались над крышами. Серёжа заозирался.

– Что там такое творится, не знаешь?