Виктор Тюрин - Смерти вопреки - Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия [сборник litres]

– Вот мы и пришли…

Голос Степы неожиданно перебил раздавшийся за моей спиной громкий и веселый крик:

– Костя!! Звягинцев!!

Стоило мне обернуться на крик, как я сам восторженно заорал:

– Сашка!! Воровский!!

Мы подбежали друг к другу, несколько секунд пристально вглядывались друг в друга, затем крепко обнялись.

– Ты как здесь?! Ты откуда?! – почти одновременно спросили мы друг друга и тут же рассмеялись.

– Ого! Так ты у нас, Сашка, уже старший лейтенант! – первым начал говорить я. – И наградами, наверно, полгруди завешено! Ну, рассказывай, парень, как ты дошел до такой жизни!

– Нет! Это ты рассказывай! Уже лейтенант! Ты где? Неужели в нашей дивизии?!

Нам козыряли проходившие мимо солдаты, улыбались или бросали удивленные взгляды офицеры – мы никого не замечали, пытаясь рассказать друг другу в нескольких словах то, на что ушло два года нашей жизни. Первым это понял я и предложил перенести нашу встречу в более уютное, а главное, теплое место.

– Костя, ты прав! Мне прямо сейчас надо быть у заместителя командира дивизии по тылу, – тут он задумался на какое-то время. – Вот что! Приходи… Погоди, ты знаешь, где узел связи?!

– Приблизительно знаю.

– Я ему покажу, – влез в наш разговор Степа.

– Извини, Саша. Это Степан Васильев. Скажем так, сослуживец. А это Александр Воровский, мой большой друг. Мы с ним вместе учились в институте.

– Рад знакомству, – Воровский и Васильев пожали друг другу руки.

– Слушай, давай подходи к четырем часам. Там командиром лейтенант – связист Цадель Семен. Если буду опаздывать, извини, друг, дел много, он тебя примет. Он мой хороший приятель. Всё! Побегу!

– Знаешь, Костя, – Васильев задумчиво посмотрел вслед моему другу, – я тоже хочу поступить в институт. Вот только пойду учиться на геолога. Это самая настоящая мужская профессия! Представляешь, тайга, горы, степи! Быть там, где еще не ступала нога человека…

– Это ты уже загнул, парень!

– Я имел в виду необжитые места!

Разговаривая, мы подошли к входу и, открыв дверь, пошли по коридору. Судя по всему, здесь когда-то была школа. По коридору сновали сестры и врачи в белых халатах, медленно брели раненые бойцы. Дальше я пошел один. Васильев остался в коридоре у входа, недалеко от ординаторской.

– Извините, а где здесь перевязочная? – спросил я младшего лейтенанта медицинской службы, крепко сложенную женщину лет сорока пяти с приятным лицом, на котором выделялись добрые синие глаза. Взгляд мягкий, добрый и отзывчивый. Увидев его, так и хочется, прослезившись, упасть ей на грудь и поведать о своих детских шалостях. По крайней мере, мне так сейчас подумалось.

– Предпоследняя дверь. Там помещение разделено на два отделения. Одно из них – перевязочная.

– Спасибо.

В бараке было тепло. По дороге я снял вязаные перчатки и расстегнул шинель. Толкнув дверь, вошел. Большая комната была перегорожена и разбита на несколько помещений своего рода занавесками. Здесь, как я понял, располагались перевязочная и процедурная. На лавке, стоящей вдоль стены сидело два офицера и несколько солдат, дожидаясь своей очереди. Трое раненых солдат, морщась и кривясь от боли, сейчас медленно одевались у самодельной вешалки, натягивая на себя кто гимнастерку, кто шинель.

– Следующие двое! – скомандовала медсестра, выглядывая из-за занавески.

В ожидании своей очереди я разделся, потом сел на край лавки. На меня поглядывали с интересом, но спрашивать никто не стал. Я слышал, как солдаты между собой говорили о пополнении, которое должно к ним прибыть, и одновременно гадали о том: сколько новых солдат получит дивизия. Спустя полчаса мне сделали легкую повязку, затем сказали, что у меня все нормально заживает и больше приходить к ним не надо. Одевшись, я ушел.

В половину четвертого подошел к избе, которая именовалась узлом связи. Узнав, что я друг Воровского, лейтенант Семен Иосифович Цадель принял меня с распростертыми объятиями. Он оказался большим любителем книг, но еще больше любил стихи.

Мне здорово повезло, что лейтенант Васильев оказался непьющим человеком и у него оказалась в запасе бутылка водки, которую он мне пожертвовал, так что я пришел в гости не с пустыми руками. Сеня оказался веселым, говорливым и жизнерадостным человеком.

Говорили обо всем, только тему войны он избегал и говорил лишь о той, мирной жизни, которая осталась у нас за спиной. Рассказывал о своей семье, о прогулках, о мороженом, о Волге, о разных смешных случаях, случившихся с ним или его многочисленными родственниками. Он был умелым рассказчиком, за его словами вставали живые образы людей. Он и к своим девушкам-радисткам хорошо относился, старался их опекать и защищать, насколько это было возможно. Вот только защитник из него получился плохой, как он сам признавал, потому что был излишне интеллигентен и мягок характером. В этом он мне признался, после того когда мы опрокинули внутрь по сотке спирта и закусили рыбными консервами с галетами.