Виктор Тюрин - Смерти вопреки - Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия [сборник litres]

– Согласен. Забыли, – поставил я точку в нашем разговоре.

Партизанские командиры, услышав мой вердикт, даже повеселели. Вопрос решен! И теперь это непонятное дело, от которого явственно пахло допросами у следователя госбезопасности, было полностью закрыто.

Выйдя из штаба, я направился к землянке, где держали под стражей пленного подполковника. Просто интересно было с ним поговорить, к тому же все равно делать было нечего.

– Здравствуйте, господин подполковник.

– Здравствуйте… – он сделал паузу в надежде, что я представлюсь, а когда понял, что ответа не будет, продолжил: – У вас отчетливо прослеживается берлинский акцент.

– Мне уже не раз говорили. У вас, кстати, тоже не чисто немецкое произношение.

– М-м-м… Скажем так. Швейцарский вариант немецкого языка. Я родился и вырос… Впрочем, это неважно. Могу сказать только одно: у нашей семьи много родственников в Швейцарии.

– Вам повезло. Будет где отсидеться, когда закончится война. Впрочем, не о том разговор. Мне нужно знать все о вашей служебной деятельности. Коротко, четко и понятно. Сразу говорю, что мне не надо секретов, вроде подготовки покушения вашими генералами на Гитлера. Надеюсь, вы…

Я шутил насчет заговора, намекая на то, что все, что не касается его военной деятельности, и даром не нужно, а нужна только четкая и конкретная информация, и именно от нее будет зависеть его жизнь, вот только от моих слов подполковник неожиданно дернулся, словно я его наотмашь хлестнул ладонью. Я даже сразу не понял, что случилось, и только спустя несколько секунд сообразил, что этот фриц сам, лично, участвует в заговоре генералов, пик которого придется где-то на лето 1944 года. Хотя я сам с некоторым опозданием откликнулся на его неожиданное, пусть и не прямое, признание, но сразу решил, что хуже не будет, и решил изобразить знающего человека.

– Удивил вас, подполковник? Да знаем мы про заговор, знаем, но мешать не будем, так что пусть все идет, как идет.

Немец уже пришел в себя, хотя и понял, что выдал себя, но так же, как и я, попытался исправить положение:

– О чем вы говорите?! Какой заговор?!

– Вы знаете. Я знаю. И хватит об этом. Теперь мы будет говорить о том, что ценного вы можете нам предложить в обмен на вашу жизнь.

– Я пленный. Вы не можете меня расстрелять.

– Партизанский отряд потерял четверых бойцов. У каждого из них остались друзья-приятели, а возможно, и родственники, которые хотят вашей смерти, и то, что вы сами никого не убили, для них ничего не значит.

– Вы меня решили запугать?

– Нет. Мне это не нужно. Просто мне нужны сведения, которые помогут сохранить вам жизнь. В противном случае я скажу командиру отряда, что вы не имеете никакого отношения к нашей операции, и тогда уже он будет решать вашу судьбу.

Пару минут немец думал, потом заговорил:

– Как я уже говорил ранее: я – барон Арнольд фон Болен. Сын и зять немецких промышленников и финансистов. Наша семья богата и влиятельна, – при этих словах я усмехнулся: немец решил купить меня. Стоило подполковнику это понять, как он резко сменил тему. – Я служу в Управлении тыла и прибыл сюда с инспекцией…

После короткого разговора-допроса, вместе с изученными ранее документами, я понял, что немец оказался в одной машине с фон Клюге совершенно случайно. Как и полковник, он собирался лететь в Берлин, где было его основное место службы. Из того, что он мне рассказал, стало понятно, что ничего интересного она для меня не представляет, и уже собирался завершить нашу беседу, как фон Болен с улыбкой на губах заметил, что каштаны в Париже ему нравятся больше, чем елки в русском лесу. После моего вопроса оказалось, что этой осенью барон провел почти месяц во Франции, в служебной командировке. В той жизни мне не раз довелось бывать в этой стране, и мне стало интересно, как живут французы сейчас. Немец оказался хорошим рассказчиком, интересно и живо описывая парижские кафе и французских девушек. При этом он ввернул фразу по-французски, я ему ответил, после чего, довольные друг другом, мы перешли на французский язык, а спустя какое-то время разговор случайно коснулся живописи, и я обрел в его лице неплохого знатока картин. Разница во взглядах по направлениям в живописи вылилась в горячий спор, после чего наша беседа затянулась надолго и к концу мы уже болтали словно старые приятели, если не считать того, что были офицерами вражеских армий.

Всю следующую неделю мне пришлось провести в партизанском отряде, и все из-за того, что на нашем участке фронта начались затяжные бои. Советские войска восстанавливали статус-кво, то есть выбивали немцев с захваченных позиций, а кое-где даже продвинулись вперед. Все это пространство на десятки километров представляло сейчас собой жуткое зрелище: сожженные дотла деревни, позиции, несколько раз переходящие из рук в руки, постоянный рев артиллерийских орудий и сотни неубранных трупов, оставшихся лежать на изрытой снарядами и минами земле. Ко всему добавились авиационные налеты, так как временами небо очищалось от туч, и тогда в ход шли штурмовики, истребители и бомбардировщики, пока вдруг в какой-то день не наступила тишина. Отдельные разрывы и отзвуки далекой стрельбы в счет просто не шли. Через день командиру отряда пришел приказ: подготовить место для высадки десантной группы. Ни он, ни я этому не удивились, так как цель всей этой операции сводилась к одному: доставить полковника и его портфель в Москву. В том, что полковника не рискнули перевозить самолетом, был определенный смысл, так как партизанский отряд находился недалеко от линии фронта, а зенитная артиллерия у фрицев действовала весьма эффективно.