Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

Еще больший раскол вносили религиозные разногласия. Схема «православные-старообрядцы-язычники» не исчерпывает всей сложности вопроса. Внутри конфессий были свои подводные течения, часто включенные в экономический и социальный контекст. С закладки Нового Петербурга, колония в устье реки Стауло по внутренней организации представляла тоталитарную секту, ведущую хозяйство по типу земледельческой коммуны под жестким управлением своего духовного гуру. Сомневающихся в праве Харлампия Васильева занимать этот пост всегда хватало, но ловкий «отец-основатель» как-то умел от них избавляться. А вот наследники не сумели. Споры, что такое правильная святоотеческая вера и как ее очистить от прельстительной новизны, выплеснулись за пределы общины. Чуть не дошло до междоусобной войны. Лишь под нажимом губернатора традиционалисты согласились взять отступное и переселиться на вольные земли. Объявили: дескать, старый град сего имени — антихристово творенье, то ж самое — и новый. Место выбрали, чтобы подальше от никониан и от вчерашних собратьев по вере: в долине реки Виламут, уйдя к югу аж на четыреста верст. Но и там единства не сохранили, продолжив дробление на все более мелкие осколки. Только два форта сумели устоять в окружении враждебных туземцев и вырасти в небольшие городки, благодаря притоку единоверцев из коренной России. Их судьба доказывает, что имя — отнюдь не звук пустой: селения звались Китеж и Беловодье.

Слыша эти названия, какой-нибудь замученный барщинной неволей крестьянин вдруг обретал мечту, и двадцать тысяч верст не казались слишком дальним расстоянием — наоборот, чем дальше от прежних мест, тем лучше. Были переселенцы легальные, заключившие контракт с Компанией и по окончании срока оставшиеся в дальнем краю. Были «бегуны», дорожные приключения которых дадут фору самой буйной фантазии сочинителей. Были ссыльные, придавшие здешней жизни особый колорит: среди них много людей образованных и состоявших прежде в немалых чинах. Взяв начало с польских конфедератов, американская ссылка особенно расцвела при Павле, часто в порыве гнева отправлявшем неугодных в самые дальние края, какие он мог вообразить. Разочарование царя в масонстве выкинуло на берег Анианского залива целую ложу «братьев злато-розового креста» во главе с известным Новиковым. Их деятельность превратила Новый Петербург из колониального форпоста в культурный, интеллектуальный и духовный центр, но при этом скорее отдалила от метрополии, чем сблизила. Умственные и нравственные искания новопетербургских масонов лежали вне русла казенно-образовательной традиции. Взять, хотя бы, такое странное учение, как атеистическое христианство. Иисус Христос в нем почитается не как бог, а как великий философ, открывший людям истину любви. Во всем остальном проводится самый строгий материализм.

Русская Америка росла не только за счет притока колонистов, но и (может быть, даже преимущественно) благодаря встречному движению туземного населения, втянутого в торговлю и промыслы. Степень вовлеченности была максимальной для прибрежных племен и резко убывала с удалением от моря. Культурное влияние следовало за экономическим, не будучи, впрочем, односторонним. Русский язык сделался lingua franca, но принял в себя изрядное число индейских слов и понятий. Если в английских колониях самобытная культура аборигенов просто уничтожалась под корень (иногда вместе с носителями), то в русских — можно говорить, скорее, о синтезе. Некоторые туземные обычаи, с точки зрения англосаксонских поселенцев просто безумные, будили отзвук глубинных струн русской души. Например, потлач: раздача богатыми и знатными людьми накопленного за многие годы имущества. Не только метисы, не только местные уроженцы — даже приезжие через какое-то время начинали считать этот обряд признаком хорошего тона и своего рода светской обязанностью. Тут даже нашли параллель со Святым Писанием. Отец Иегудиил Ястребинокогтев, самый успешный проповедник христианства среди туземцев Анианского берега, в своем переводе Евангелия на тлинкитский язык слова Христа о раздаче имения нищим передал так: «устрой великий потлач, бери весло и садись в мое каноэ».

И вот, в этот сложный конгломерат вломились, как слон в посудную лавку, не знающие удержу пионеры. Энергичные и предприимчивые в зашибании деньги для себя; туповатые и непонятливые, когда надо принять в расчет чужие интересы. Виламутские старообрядцы свои угодья пока удерживали: они были достаточно сплоченными и, главное, белыми. В их владения лезть опасались. А вот к индейским племенам, признавшим русскую власть, пришельцы из-за гор относились, как к зверям лесным. К служителям Компании — в лучшем случае, как к недочеловекам. «Они же там все метисы!» Если даже не все, то белый, вращающийся в обществе цветных, теряет достоинство своей расы, — таков был американский взгляд на вещи. Первоначальную демаркацию границ провели только у моря; внутриконтинентальное размежевание стало актуальным лишь в 1830-х. Последовал новый цикл переговоров, долгий и бесплодный. Годы шли. Давление сеттлеров нарастало. Меховая торговля в Кантоне, когда-то сверхдоходная, грозила стать убыточной: теперь китайцы предпочитали тратить деньги на опиум. Америка накачивала мускулы. После войны с Мексикой и отнятия у нее половины территории, в Вашингтоне звучали призывы исправить аналогичную несправедливость на северо-западной границе. Президент Джеймс Полк добивался, отчаянно блефуя, уступки британских и российских прав в Орегоне — но до войны доводить не хотел. Две первоклассных державы — это вам не Мексика… Зато, когда Британия с Россией насмерть схватились меж собой, американцы своего шанса не упустили. Мирно доставшийся Орегон лишь раздразнил аппетит к приобретениям.