Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

Прекрасный пол не в чем упрекнуть: есть ли грех в исполнении долга плоти, предписанного Творцом?! Улыбнется юноша: очарование младости, горящий взор, печать близкой смерти не челе… Облик, не оставляющий равнодушной ни одну женщину, достойную сего звания, от служанки до герцогини. Как тут устоять? Думаю, в будущих поколениях среди смуглых кареглазых провансальцев и коренастых обитателей Дофине явятся еще, причем во множестве, не по-здешнему светловолосые и стройные до худобы отроки и девы. Откуда? А пролетал тут некий ангел…

Что мнимый сей ангел обречен стать падшим, да не пятою преткнуться, а несомненно шею сломать, с самого начала было у Алешки на лбу написано. Удивляет обратное: сколь долго щадила его Фортуна. Целое лето парню сходили с рук любые, самые немыслимые, самые наглые прегрешения против разума и осторожности. Где другой костей бы не собрал, он ни разу даже пальца не оцарапал и, видимо, всеконечно уверовал, что, мол, Господь его самолично хранит. Стало быть, все позволено. Ну, не дурак ли?! В сентябре, через пару дней после Воздвижения, пришла черная весть: разбился. Насмерть.

До той поры ни светские, ни духовные власти никоторой страны не выказывали определенного отношения к летанию людей по небу. Смотрели косо; отдельные кликуши поднимали, бывало, крик о связях с нечистою силой; но полномочные персоны молчали. Волна славы, взметнувшая вдруг летунов на заоблачную высоту, явно застала их врасплох. Покровительство императора Франца и герцога Кумберлендского даровало юным безумцам респектабельность. По всей Европе явились десятки подражателей, большей частью — бесхитростных кретинов. Еще при самом начале сего поветрия, сочтя себя обязанным предупредить беду, я объявил через газеты: полет следует начинать плавным разгоном по горизонтальной поверхности, отнюдь не прыжком с высоты! И что вы думаете?! Огромное большинство этих придурков полезло, как встарь, на колокольни — с крылышками такого размера, что курицу в воздухе не удержат! Многочисленные увечья и смерти заставили общее мнение качнуться в противоположную сторону. Критическим пунктом стала гибель юного аббата Жоффре, сиганувшего прямо с крыши Нотр-Дама, на глазах у многочисленных прихожан. Этот случай даже меня смутил: не подобает, все же, духовной особе вести себя, как безмозглый молодой дворянчик.

Предержащие зашевелились. Парижский архиепископ Кристоф де Бомон высказался самым суровым образом: приравнял всех летунов к самоубийцам и не велел, в случае несчастья, хоронить их в освященной земле. Король Людовик некоторое время помедлил — возможно, именно затем, что не хотел тащиться в хвосте церковников — но пару недель спустя под строгим наказанием запретил как собственным подданным, так и иностранцам подниматься в воздух в пределах своего государства. Большинство европейских монархов последовало французскому примеру. Из сколько-нибудь значительных держав свободными остались Голландия (а как в ней летать, когда страна плоская, как блин?), Пруссия (Фридрих любит эпатировать богобоязненную публику вольнодумством) и отчасти Англия. Островитяне, верные традициям, решили вопрос не посредством административных предписаний, а вердиктом суда, установившим на дальнейшее прецедент: запрещается летать там, где артифициальные птицы могут напугать лошадей (дабы животные не понесли) либо беременных женщин (дабы последние не выкинули). Найти же место, в котором на много миль окрест не окажется ни тех, ни других… Есть ли вообще такой пункт в сем густонаселенном королевстве?

Сколь быстро поднялся всеобщий ажиотаж вокруг полетов, столь же стремительно и сдулся. Остались кое-где кучки чудаков, контрабандными путями проникающих в небо, — да моя команда, которую в сложившихся обстоятельствах я предпочел вернуть домой в Крым. Вот, разве Британия извлекла нечто из этой истории: сие касается огненных машин.

Утвердившаяся давным-давно система Ньюкомена, при всех недостатках оной, шахтовладельцев в общем-то устраивала; прочие заводчики обходились водяными колесами. Но вот теперь употреблявшийся моими летунами аппарат инвенции Лейпольда, бывши скопирован в Шеффилде, стяжал самое пристальное внимание. Огромная мощь при небольших размерах, потенциальная совместимость со всеми устройствами, кои для работы надо крутить, — эти свойства обещали озолотить каждого, кто сумеет преодолеть две коренные слабости сей машины: повышенный аппетит к тугому пару и недолговечность кожаной манжеты поршня. Антип Сиротин, глава департамента силовых приводов на моем Южном чугунолитейном заводе, два года уже над этим бился. Теперь десятки опытнейших механиков накинулись на те же проблемы. Кто придумывал способы смазки манжеты, кто колдовал с материалом уплотнений, кто изобретал котлы причудливой формы… Как могущественная брешь-батарея прогрызает крепостную стену, так совокупный ум английских инженеров решает коммерчески перспективные задачи. На своих заводах в России я постарался ввести, где возможно, подобный способ правильной осады — но доступная нации сила рассуждения есть плод многовековой научной традиции. Когда б еще не мешали всякие уроды…